Пожиратель тени - Альфред Анджело Аттанасио

Рик Старый пробирался сквозь деревья, не обращая внимания на резкую боль, когда торчащая стрела задевала за ветви. Он стремился к дымящемуся сиянию посреди подлеска.

Вдруг ветви и тонкие стволы стали хрупкими, начали рассыпаться пеплом, и под машущими руками кобольда вся стена растительности упала пыльным облаком. В клубящейся темноте пульсировал, подобно сердцу, тусклый красный свет.

Бройдо крепко прижал Смидди Tea лицом к себе, чтобы защитить от летящих углей и пепла. Он прищурился на еще не угасшее сияние в середине чащи и различил у дна воронки, где клубился туман, стоящую на ногах человеческую фигуру. Черты лица Азофеля — изогнутые глаза, длинный прямой нос, маленький рот с лепестками губ — светились коричневатым светом. Казалось, что ангельски-демоническое лицо выдавлено в металле, еще не остывшем после горна.

— Азофель? — позвал Рик, подходя ближе, пораженный обыкновенностью размеров сверхъестественного существа. — Азофель? Ты меня слышишь? Ты жив?

Фигура стояла обнаженная, пульсируя темной энергией, застывая в статую.

— Он жив… он жив… — пролепетала Смидди Tea и стала извиваться в руках Бройдо, пока он не поставил ее на ноги. Она шагнула в воронку и острием меча змея указала на каменное изваяние Азофеля. — Он отдал все, что у него было. Он убил их, сколько мог. Он отдал все…

От прикосновения острия меча статуя рассыпалась коркой золы, клочья разлетелись в клубах похрустывающей пыли, и из-под внешней оболочки открылось новое тело, от которого отскакивали искры.

Скрюченное существо дышало светом сквозь сломанную зольную оболочку, потом свет в нем иссяк, и осталась лишь безволосая кукла, тощая, как ящерица, пятнистая и все еще дымящаяся.

Рик подхватил съежившееся существо, выпавшее из треснувшей оболочки. В его руках Азофель был невесом, как дым. Трясущийся Лучезарный оказался не больше высохшего старичка и почти таким же легким.

— Он жив, он жив, — пропела старуха и подала Бройдо меч змея. В ее взгляде снова засветился острый ум. — Отведи кобольда и Лучезарного навстречу их судьбе, внук мой. Служи им, как они служили нам. Ступай, и пусть Ожерелье Душ уйдет от нашего клана подальше, чтобы гномы не убивали более наш народ.

Бройдо принял меч змея, и сразу же Смидди Tea отвернулась. Много погибло эльфов — но они бы погибли до единого, если бы кобольд и Лучезарный не сняли проклятие демона Тивела. Цена оказалась дорогой, но это была цена за спасение клана. Смидди Tea не стала оборачиваться на спасителей, не желая даже на миг отвлекать их от цели. И только выбравшись из воронки, она почти про себя произнесла благословение:

— Иди, внук мой, и да не будет тебе на пути препятствий, и да будут враги твои, избитые, валяться внизу, а ты да будешь парить над ними на огромных крыльях.

Любовь сама есть свое оправдание.

Висельные Свитки, Отрывок 4 стих 31

Вниз по Колодцу Пауков спускалась укрытая плащом ведьма. Ей, призраку, не надо было карабкаться по щупальцам корней, выстлавшим стены Колодца, не надо было хвататься за скальные стены, сверкавшие потеками и выходами солей. Она просто плыла по широкой шахте, и плащ относило назад, а черные пряди разметались вокруг изорванного лица. В туманном синем свете, доходившем сверху, изрезанная кожа ведьмы сверкала кровью, и сквозь раны белели кости черепа.

Спускаясь, она видела мелькание своего отражения в кварцевых кристаллах, отполированных шагами пауков до зеркальной ясности. Окровавленное лицо не вызвало у нее отвращения, но все же ведьма с горечью вспоминала время, когда была цела.

Очень давно и очень далеко от исходного света Извечной звезды, глубоко в Бездне, на планете, в пустоте теневых миров, известных как Темный Берег, она была живой женщиной, и ее звали Лара.

С самых первых дней странное проклятие тяготело над ее жизнью. После рождения мать, туземная женщина, изгнанная из племени за то, что понесла дитя от бродяги, бросила ее на станции, где кончался лес и начиналась пустыня. Не успел ее найти работник станции, как ее унесла бродячая собака. Так бы девочку и сожрали — вполне обычная судьба для нежеланного ребенка, — если бы ее не нашла другая изгнанница из племени — безумно бормочущая старуха, увешанная костями зверей и возносящая к небесам ворчливые долгие заклинания.

Старая карга растила младенца в хижине, выдолбленной в сваленном молнией дереве. Она кормила дитя отваром из кореньев и жеваными грибами, пока девочка не научилась ходить. Тогда годы свалили старуху наземь, и она не встала, когда ребенок тянул ее за одежду.

Девочка пошла искать еду для неподвижной старухи. В лесу на нее смотрели голодными глазами дикие собаки, и снова ее должны были бы сожрать, если бы не очередной странный поворот судьбы. Песни старухи, посылаемые к звездам, привлекли существо из другой реальности — более светлого мира, близкого к Извечной Звезде. В лесу поселился чародей из сияющих миров, ушедший к Темному Берегу в поисках волшебных изделий. Его звали Кавал.

Избитую и голодную, ее нашел помощник Кавала в болоте, куда загнали ее собаки. Девочка чудовищно распухла от укусов насекомых, но, окруженная заботой Кавала и его ученика, она быстро оправилась, а потом выросла в красивую женщину с темными волосами, как у туземцев, смуглой кожей и глазами, глубокими, как ночь.

Чародей жил в небе. Волшебством Кавал построил себе синий замок, где комнаты были молочными залами облаков, и стал собирать редкие вещи, за которыми и прибыл на Темный Берег. Девушка не понимала его работы. Она едва понимала и самого Кавала — его слова всегда уносил вниз ветер. Казалось, свет как-то странно огибает чародея, и в волосках его бороды всегда играл оранжевый блеск. Когда он говорил с ней, она тут же отвлекалась на искорки, посверкивающие в рыжих волосах.

Помощника Кавала проще было понять. Он, как и она, был обитателем Темного Берега. Будучи родом из далекого города за лесом, он был искушен в путях мира сего, как и в магии, которой занимался чародей. Звали его Риис Морган. Это он назвал ее Ларой, воспитал ее и обучил ремеслу ведьмы. Добром, игрой и терпением он научил ее работе Кавала, научил, как танцами добывать энергию из мрачных деревьев, как собирать белые чернила луны и писать на тьме ночи талисманические знаки, которые направляли энергию леса на цели, надобные чародею.

Этих целей Лара не понимала. Энергия, исторгнутая ею из деревьев и из лунного огня, поднималась в небо, в заоблачный замок Кавала. А с той мелочью, что оставалась, Лара играла. Она заставляла кукол танцевать, зверей — говорить, лепестки — петь. Наставники Лары радовались ее играм и иногда наделяли ее магией, просто чтобы посмотреть, как она вызывает кипящие сумерки и превращает лесные тени в лучистый сад, где скачут огненные гимнасты.

Смех Кавала звучал как разорванный скалами ветер, а недвижные середины его глаз горели звездами. Она боялась его. Он никогда не поднял на нее руку, даже не поглядел недовольно, и все равно она боялась, когда он появлялся на черных крыльях из теней туч и небрежно спускался с неба. Несколько раз он брал ее с собой в свой синий замок и показывал стеклянные сосуды, в которых очищает энергию, добытую ею из деревьев. Но каждый раз, когда он уносил ее туда и пытался объяснить свою работу, она отвлекалась на быстро бегущие внизу облака, закрывавшие изумрудные горизонты леса и длинное, истыканное волдырями тело пустыни.