Муза художника - Паула Вин Смит

У нее имелся еще один кусочек от этого пазла. Когда она была в кабинете в первый раз, Питер наспех собрал эти самые фотографии. Фрейя помнила, что он смешал две кучки, вероятно, две категории, на которые разделил их. Если хронология действительно играет какую-то роль, возможно, содержимое этой папки поможет ей определить дату, разделяющую две группы. Расположившись в кресле Питера, она взяла всю пачку фотографий в одну руку, а другой начала их раскладывать: ряд самых ранних картин вверху, слева направо, затем следующий ряд, и еще один. На столе было недостаточно места, и изображения частично накладывались друг на друга, но Фрейя пыталась определить, где может проходить черта. Когда все копии были разложены, она поняла.

— Тысяча девятьсот шестой, — вслух произнесла Фрейя год, который внезапно приобрел значение, год, который делил картины на две четко выраженные группы.

Она слишком погрузилась в размышления и не услышала звук открывающейся входной двери. Как Фрейе было известно, у Питера имелся свой ключ, но сегодня он очень не хотел задерживаться после работы, поэтому ей и в голову не могло прийти, что он станет утруждать себя и возвращаться за забытой папкой. Однако внезапно она обнаружила Питера уже стоящим над ней и смотрящим на рассортированные фотографии. Его резкий голос, в котором не слышалось обычной беззаботности, прорезал тишину:

— И как это, по-твоему, называется?

Лишенные ярких красок комнаты на картинах Рииса отличает аскетизм, граничащий с пустотой и заброшенностью. Перед нами предстает замкнутая вселенная, далекая и холодная, выписанная в узком диапазоне серых тонов, что современники художника неизбежно обосновывали влиянием на него относительно недавно изобретенной черно-белой фотографии. Эта практически монохромная палитра стала расцениваться как фирменный знак Рииса. Намеки на какие-либо другие цвета помимо черного, белого, коричневого или серого, когда они изредка появляются, не производят впечатления последних штрихов, а скорее выглядят как остатки цвета, который когда-то присутствовал в большей мере, но теперь постепенно отступает или совсем исчезает.

М. Холден. Искусство Виктора Рииса (1988)

Понедельник, 13 ноября.

Наши комнаты не такие тихие, какими кажутся на картинах. Мы слышим шаги, а время от времени и приглушенные голоса из квартиры наверху, а также стук копыт по мостовой. И колокол церкви Спасителя. Ее высокий шпиль, вокруг которого вьется золотая лесенка, хорошо виден из наших окон в задней части дома. В комнатах, какими они предстают на полотнах, стекла выглядят мутными; сквозь такие ничего разглядеть нельзя.

Чтобы добиться того минимализма, к которому стремится Виктор, при подготовке сцены для рисования нам приходится переносить в другую комнату лампу, часы, подсвечник и даже несколько стульев. Фактически у нас мало мебели, но в глазах моего мужа посторонние объекты, не вписывающиеся в задуманную им композицию, нарушают геометрию пространства. Что касается меня, я понимаю: роль натурщицы заключается в том, чтобы не мешать ходу работы. Некоторым девушкам быстро надоедает позировать, и они начинают болтать и вертеться. Я научилась тихо сидеть и неподвижно стоять. Уверена, что при желании вполне могла бы освоить опыт восточного мистика, который способен удерживать мозг в состоянии покоя так же легко, как тело, сохраняя его ясным, словно воды озера в тихий день. Однако мой мозг никогда не бездействует. Разум находится в моем полном распоряжении, и рисованию нисколько не мешает, если, позируя, я обдумываю планы на день или о чем напишу в дневнике после наступления ночи.

Я слышу тихие звуки от мольберта, за которым работает Виктор: вот он отбрасывает смятый металлический тюбик с краской, вот выбирает из банки нужную кисть, пододвигает стул ближе к мольберту; то и дело у него вырываются короткие самокритичные и недовольные возгласы. Сперва они относятся к художественному решению картины в целом, построению линий. Но и в процессе последующей работы над полотнами, постепенно заполняя свободное пространство карандашного эскиза короткими легкими мазками, Виктор не бывает доволен. Он работает слишком напряженно, заставляя себя проводить за мольбертом почти все часы бодрствования. Остро и с беспокойством мой муж осознает, что его отец заболел и так никогда и не смог продолжить работу, достигнув возраста, в котором сейчас находится сам Виктор. Он опасается, что его трудоспособность прекратится подобным же образом, поэтому пытается отдалить свой конец, пожалуй лишь приближая его. Когда я уверяю мужа, что у него еще много лет впереди, он не слушает меня.

Хотя Виктор так подолгу смотрит на меня каждый день, я не уверена в том, что именно он видит. Знаю, мой темный силуэт резко контрастирует со стенами, окнами и дверями. В этом смысле я служу той же цели, что и мебель, темные очертания которой выделяются на серо-белом фоне. В качестве основных красок Виктор использует цинковые белила, черную слоновую кость и темно-желтую жженую сиену, смешивая их с самой малостью оливково-зеленой, неаполитанской желтой или розовой, но лишь для того, чтобы искусно подчеркнуть (как устрица — жемчужину) свою серую палитру. Он кладет более плотные слои краски в то место картины, куда падает свет, и постепенно снижает интенсивность цвета, тем самым подчеркивая участки наибольшей яркости. Виктор почти никогда не разговаривает, когда рисует, но позже показывает и объясняет мне, чего пытается добиться.

В скором времени мы ожидаем с визитом советника Алстеда, который уже приобрел четыре картины и, возможно, купит еще несколько. Виктор сказал, что торговцам он предпочитает коллекционеров, а этого Алстеда уже можно назвать меценатом. Его неизменно высокая оценка картин Виктора, выраженная всего в нескольких словах, так импонирующая моему мужу, всегда оставляет того чуть менее неудовлетворенным. Советник — учтивый мужчина с традиционными взглядами. Ему нравятся надлежащая обходительность и хорошие манеры. Когда он бывает у нас, я благодарю Бога за то, что получила соответствующее воспитание в дядином доме и знаю, как следует преподносить себя в обществе: дружелюбно, но не экспансивно. Хотя Виктор ничего не говорит и даже, возможно, не замечает этого, мне кажется, советник Алстед приходит в наш дом для того, чтобы увидеть не только картины, но и меня. Он смотрит на нас одинаковым одобряющим взглядом и иногда, в своей величественной манере, обращается ко мне как к музе.

Фру Эльна Моерх, экономка моего дяди, сказала бы, что ремесло натурщицы (даже если она полностью одета как я) может вести лишь к фривольным помыслам и непристойному поведению. И действительно, в голове у меня кружат удивительнейшие мысли. Повернувшись к миру спиной, я не вижу, как мой муж смотрит на меня, но думаю о его лице в период ухаживаний, вспоминаю его взгляд в нашу первую брачную ночь, в котором читалось, что он почти не смеет дотронуться до меня, и чувствую тепло, разливающееся по телу под одеждой. Желать своего мужа — прекрасно, поскольку это идеально соответствует воле Божьей относительно жен. И второе мое желание тоже согласуется с возвышенными и благими целями, хотя кого-то сила этой страсти могла бы привести в смятение. Действительность мира, в котором мы живем, вынуждает к осторожности, а иногда и молчанию. Я с раннего возраста училась жить в тени тех, от чьих наставлений зависела, в чьем одобрении нуждалась. Сначала я научилась не затмевать своего брата, а теперь веду себя так, как подобает жене.