Беглый огонь - Петр Катериничев

Но что-то мешало моим сотрапезникам «делать ноги». Во-первых, от этих спортсменов с пропитой печенью не так просто и убежать. Ну а во-вторых… Униформа. Стриженые маленькие головы на коротких шеях, массивные цепи, поросячье выражение глаз… Все это внушает мирным гражданам такое чувство, какое нашим родителям – расхлябанно-развинченная походочка шпаны пятидесятых, на глаза – косая челка, золотая фикса во рту и, как пелось в песнях, «в кармане финский нож». Признаться, те шпанюги рядом с нынешними мордоворотами – просто тихие и незлобивые романтики… Так что Мишаня с Витьком смекнули правильно: не бегать – побить побьют, но не до смерти. И все же и тот и другой напружинились, готовые ломануться через кусты – наудачу. Логика логикой, а ноги зудят: срываться!

Тем временем из джипа выпрыгнул второй, повыше и пожилистей. Словно угадав намерения алканов, прикрикнул:

– И не вздумайте бегать! Кости перекрошу колесами к ежевой матери! – Глянул на накачанного напарника: – Развелось всякой твари, а, Бутуз?

– Как грязи!

– А ну-ка, подошли сюда! Живо! На полусогнутых!

Вот чего не люблю у нынешней стриженой молодежи, так это напористого хамства! Пацанчикам по двадцать два от силы, оба мужичка им в папашки годятся, силу на них мерить – как-то западло, и слова другого не подберу! Есть в этих новых корешках то самое подло-отмороженное: сила и здоровье всегда победят немощь и разложение! Вот эта «премилая» философия и погубила Третий рейх; поддатые мужички вовсе не арийской наружности, разозлимшись, размотали к едрене фене белокуро-конопатых бестий по пням и кочкам!

Ну, да это философия. А теперешний расклад мне просто противен.

– Да мы тут просто бутылочку распить… – тихо, стараясь сохранить хоть остатки самоуважения, заобъяснял Витек.

– А ну, пасть закрой! – Короткий крепыш сгреб Витька за ворот давно не стиранной рубахи так, что она треснула, ткнул костяшками в нос… Раздался противный хруст, Витек осел, крепыш отпустил его, давая упасть на землю и намереваясь всласть помесить ногами… Мишаня не выдержал: ломанулся-таки через кусты. Но никто за ним и не погнался, развлекуха у парней уже была. Жилистый направлялся прямо ко мне:

– А ты чего, болезный, бороденку запустил? Побриться некогда, алкотня зассанная?

Он шел мягонько, пружиня тренированными ногами в дорогих кроссовках; видимо, бить меня руками он брезговал, решил оттянуться «на дальних подступах», но всласть. Добавил, куражась:

– Ща я тебе яйца посчитаю, чтобы таких вот выблядков больше не плодил!

Ну, это… На святое замахнулся…

Одним прыжком я оказался в метре от него и воткнул кулак правой точно под сердце – такой удар по эффективности превосходит удар в солнечное сплетение, тем более пресс спортсменчику я мог и не пробить.

Челюсть у отморозка слегка отвисла, но вдохнуть он никак не мог; парень вытаращил на меня лупатые глазки, полные удивления и боли. А я тем временем поддел незащищенный подбородок крюком снизу, чуть отпрыгнул, подхватив крутого за цепь, и левой же, четырежды, как на тренировке, пробил по чисто выбритой, пахнущей дорогим одеколоном физиономии, превращая ее в нечто однородное. Отпустил цепь, добавил правым снизу, и жилистый упал к ногам, как матрас. В чувство он придет минут через сорок, но не вполне: личико к тому времени заплывет по типу «Москва – Пекин: дружба навек!».

На весь мордобой ушло не более четырех секунд. Коротышка-здоровячок успел лишь единожды пнуть под ребра бедолагу – Витька, скосил масенькие глазки и увидел вовсе не то, что ожидал: вместо пахнущего дрянным портвешком небритого субъекта у лавки валялся «друган, братан и корефан».

– Ах ты, бляха… – Бутуз решил, что я – спивающийся тренер-каратист, и потому вынул из недр широченных коротких штанин складной нож, щелкнул кнопочкой: – Придется тебя, пидор, расписывать, как Айвазовский «Цусиму»!

Ну надо же! А ведь Бутуз этот – парниша из хорошей семьи, может, даже интеллигентной! Слово «Айвазовский» выговаривает складно, а вот про «Цусиму» – наврал! Вывод: образование индивида осталось незавершенным. Сейчас я его завершу, чтобы мальчик с пальчик ведал, что больно – не только когда ты бьешь, куда больнее, когда бьют тебя.

А Бутуз тем временем сделал шустрый и вполне профессиональный выпад: от ножа я едва ушел! М-да, парнишка не одно токмо железо по жизни качал; да и глазки стали злыми, будто налились враз тяжелой влагой.

Ну что ж, на войне как на войне. А войны у меня за плечами столько, что этому пацанчику и не снилось…

Снова выпад, длинный, пластичный… Но выпендриваться и ловить шуструю ручонку во всякие там хитрые захваты я не стал. Физически здоровячок меня превосходит: сцепись мы, помнет, как медведь зайку! Потому я просто отбил его руку хлестким щелчком. Снова выпад, снова отбив. Занервничал? Вот и славно!

Бутуз понял свое преимущество в физической мощи и ринулся на меня, как танк на пехоту, стремясь прижать к лавочке и деревянному столу, но притом передвигаясь мягко и пластично. Ну а мне было уже не до пластики: прыжком запрыгнул ему за правую руку и хлестко пробил по «бороде». Задел. Голова у парня поплыла, он замахал перед собой лезвием плавными круговыми движениями, стараясь не подпустить меня ближе. А мне ближе и не нужно: делаю шаг и пинаю его стопой в голень. Бутуз неловко взмахнул обеими руками и грохнулся на спину. Нож у него вылетел куда-то в сторону, но здоровяк не растерялся: раскорячился, чуть крутнулся на спине. Наверное, это боевая «лёжка» неведомого мне стиля. Сейчас каждый забор изобилует названиями мудреных школ, но в них учат всему, кроме драки. А закон драки гласит: побеждай!

Потому я не впадаю в ответную стойку, не пытаюсь достать крепыша, оказавшегося таким прытким, – недаром у него «голда» на полпальца толще, чем у сотоварища! Одним движением хватаю стоящую здесь неизвестно зачем металлическую урну и впечатываю в грудь лежачему. Послышался противный хруст, и мой противник наконец-то по-настоящему расслабился: ручонки четвертьметровой толщины обмякли, голова бессильно откинулась на землю. Судя по моим куцым знаниям анатомии, я переломал ему грудину – это больно.

А может, оно и к лучшему? Для него же? С такой травмой к приобретенной профессии вернуться сложно; а может, возвратится крепыш в семью да будет себе помалеху изучать жизнь и творчество упомянутого живописца? Да еще и диссер накропает?

Не, я – неутомимый оптимист!

Обозреваю «картину битвы» и ощущаю запоздалое раскаяние. Может, стоило без этих фокусов «сделать ноги»? Мужички получили бы слегка по шеям, им не привыкать, а я бы был уже далекохонько от родного района, где меня по-прежнему «ищут пожарные, ищет милиция…». Теперь к служивым прибавятся вольноопределяющиеся из неведомых мне бригад от неизвестных мне авторитетов: давненько не бывал я в первопрестольной!

Ну и что дальше? А то… Не пешком же мне в центр топать. И на метро – небезопасно: час рабоче-служащего закончился, вполне могу в ситечко залететь, как неразумная рыба плотва. Так что тачку придется угонять. Благо и ключ в замке.