Дело о чертовом зеркале - Георгий Персиков

– В общем, так, господа агенты, – начал Торопков, – все вы знаете, что ищем мы подозреваемого в убийстве господина Стрыльникова. Это некий высокий и крепкий господин, который был одет как приказчик, однако, – он с неудовольствием глянул на Родина, – им, конечно, мог и не являться. Кроме того, погибший мог его оскорбить, хотя, опять же, это лишь наши догадки. Возможно, он связан с охотниками за сокровищами… Впрочем, об этом лучше пока забыть. Главное – приказчик!

Агенты наперебой загалдели: еще бы им этого не знать, они искали этого приказчика уже полнедели.

– Так вот, – продолжал Торопков, прохаживаясь взад и вперед вдоль нестройного ряда агентов, – на днях у нас появилось еще одно предположение. Как стало известно, у погибшего Стрыльникова необычный характер травмы – разрыв сердечный мышцы. Господин Родин сказал нам, что подобное может быть в результате сильнейшего удара в область сердца, причем удара такого, что на теле он следов не оставляет. Смерть вполне могла наступить минут через пять – десять после удара. Вот нам и подумалось: а что, если наш злоумышленник знаком с приемами восточной борьбы? Или с приемами английского бокса? Не слыхали ли вы о таком силаче?

Кабинет окутала долгая пауза, нарушаемая поскребыванием затылков и плохо выбритых подбородков.

– Разрешите доложить, ваше высокоблагородие, – вдруг сказал один из агентов, крепыш с расплющенным носом.

– Докладывайте, – быстро хором ответили Торопков и поднявшийся со стула в углу Родин.

– Я, ваше высокоблагородие, на кулачной бойке завсегдашний участник…

– Оно и видно, – прошептал кто-то с левого края строя, и все агенты расхохотались.

– Отставить смех, – сурово сказал Торопков. – Вот что, Воробейко, я вижу, у вас есть что сказать. Давайте зайдем ко мне в кабинет, и там мы внимательно вас выслушаем. Николай Петрович, вы позволите?

Назарский кивнул, и все трое в сопровождении весьма довольного Воробейко отправились в кабинет старшего полицейского надзирателя.

* * *

Надо заметить, что в Старокузнецке кулачный бой был развит весьма сильно именно в виде стеношного боя. Свалошные битвы, когда каждый боец бился сам за себя, или поединки «сам-на‑сам» здесь, конечно, практиковались, как и в соседних губерниях, но особым вниманием горожан не пользовались. Хотя существовало немало мощных бойцов, ходивших только один на один и пользовавшихся большой известностью. Так, славились бойцы из местных оружейников: Алеша Ракитин, Тереша Кункин, Никита Долгов. Все знали четверых местных семинаристов: Казанского, Маракаровского, Никольского и Ростошинского. Но все равно схватки «раз-на‑раз» собирали только ценителей рукопашного боя, а их было не так уж много.

А вот бои «стенка на стенку» любил весь Старокузнецк от мала до велика: и смотреть, и участвовать. Чаще всего действо происходило по большим праздникам: зимой на льду Хопра недалеко от храма Введения Богородицы, а в прочие месяцы – на Гусиловском поле. Самые масштабные бои были, когда бились городские против слободских. От слободских выступали жители соседних деревень, фабричные чулинской мануфактуры и рабочие стрыльниковского завода. Были от них настощие силачи: дубильщик кож Меркулов, мельник Кольша Сироткин с огромными руками лопатой, татарские халяльщики Сагатулин и Багитов.

Да только никак им было не сдюжить с городскими. Были у городских свои надежа-бойцы: надсмотрщик гражданской палаты Шаров, бухгалтер казначейства Антонов, банщик Редька и вольноопределяющийся Третьего Поволжского полка, квартировавшего в Старокузнецке, Валерьян Макартычев. Уж если они вступали в дело, то могучего натиска лихой четверки не могла удержать даже стенка в сотню бойцов. Иногда за городских выступал и доктор Родин, сильнейший боец, прошибавший любые стенки быстрыми и точными ударами, да в последнее время это дело он бросил: начал много оперировать, значит, надо было беречь руки.

Сперва под особый наигрыш «на драку» балалайки, гармошки и ложек выпускали острых на язык зачинщиков драки, которые заводили бойцов обидными прибаутками. Потом бились потешные детские стенки, потом подростки, а потом уже шел и взрослый бой. Но вот последние пять лет слободские отступали с поля брани: попал под станок и стал инвалидом их лучший боец рабочий Шичко.

Страстный болельщик слободской стороны Никанор Стрыльников места себе не находил и всячески пытался подбодрить свою сторону. На время боя он выдавал бойцам дубленые романовские шубы, сильно смягчавшие удары, вязаные узорчатые рукавицы и красные кушаки. А еще фабрикант отыскивал здоровенных парней, чтобы усилить свою стенку, да ничего у него не выходило. А вот на прошедшую Масленицу удалось его подручным разыскать двух бойцов в Спасском уезде: братьев-близнецов Митрофана и Егора Емельянчиковых, мясников, ударом кулака убивавших быка-трехлетку и останавливавших тройку коней на полном скаку. В самом деле, стенка слободских выиграла безоговорочно.

– Два братана эти, – рассказывал Воробейко, – как пошли крошить, так наших надежей и атамана сразу и вышибли. Вроде не больно здоровые, а удар у них – бабах! – и поминай как звали. Ну а там с боков ихние подтянулись, нам только и осталось драпака давать. Так и чем дело-то кончилось: как водится, пошли потом все в кабак. Стрыльников подошел при всем честном народе и дал братьям золотые часы на цепочке, мол, заслужили, мол, мое слово тверже кремня. А те ему: что ж ты нам одни-то часы суешь? Нас ведь двое, плечо к плечу бились! Стрыльников и говорит: жирно вам больно двое часов, по очереди носите. Ну те и взъерепенились, что тот-то обманул их, прыгнули было, да Стрыльников-то сам кого хочешь уложит. Как толкнет братанов, те и полетели вверх тормашками, во как. Кинул денег на стол, гуляй, мол, рванина, и ушел. А братаны-то на него взъелись, слышал я тогда, как говорили: ничего, и с тобой посчитаемся, харя толстопузая. Их тогда успокоили, конечно, но я сам слыхал, как они шептались: мол, будет и на нашей улице праздник. И я-то как раз сейчас подумал, что все сходится: и по росту они подходят, и усики у них шильцем, и приказчиками служат, и Стрыльников их обидел, и удар у них – доску двухдюймовую прошибет, во как! Да и про сердце, пару раз быкам они били как раз в грудину на спор – так сердце рвалось, вот вам истинный крест!

– Знаю я Емельянчиковых, – задумчиво сказал Родин. – Бьют размашисто, по-русски. И удар сильный, не поспоришь.

– И что, Георгий Иванович? – Торопков аж привстал. – Может такое быть?

– Вполне. Сильный удар в область сердца, нанесенный профессионалом, безусловно, мог привести к разрыву мышцы. Если, предположим, ударить не костяшкой, а «копытом», или «молотом» кулака, или же, к пример, открытой ладонью, то и синяка бы на груди не осталось.

– Все совпало – приказчики, бойцы! Все один к одному!

– А знаете ли вы, – спросил Родин, – у кого эти братья служат?

– Знаю, как не знать, – отвечал Воробейко, – в Спасском уезде у купца Ляткина – скотный двор. Огромаднейший! У него мясо берут для ресторанов и званых обедов, колбасы еще он делает отличные. Вот у него они и работают в мясной лавке. И живут там же рядышком.