Вторая мировая война - Энтони Бивор

Пытаясь справиться с коммунистами на юге и в центральной части страны, Чан Кайши мало что мог сделать против японских вылазок и провокаций на северо-востоке. Квантунская армия, дислоцированная в Маньчжоу-го, спорила с Токио, уверяя правительство, что как раз сейчас не время идти на компромиссы с Китаем. Начальник штаба Квантунской армии генерал-лейтенант Хидэки Тодзио, будущий премьер-министр Японии, заявил, что без устранения «угрозы в тылу» в лице нанкинского правительства подготовка к войне с Советским Союзом была бы «крайне опасной затеей».

В то же время политика чрезмерной осторожности Чан Кайши по отношению к японской агрессии привела к росту народного возмущения и к студенческим демонстрациям в столице. В конце 1936 г. японские войска начали наступление в провинции Суйюань, на границе с Монголией, намереваясь захватить угольные шахты и залежи железной руды, находящиеся в этом регионе. Войска националистов контратаковали и отбросили японцев. Это усилило положение Чан Кайши, а его условия для создания единого фронта с коммунистами стали более жесткими. Тем временем коммунисты вместе с различными полевыми командирами на северо-западе страны атаковали части Гоминьдана с тыла. Чан Кайши принял решение полностью уничтожить коммунистов, несмотря на то, что переговоры с ними все еще продолжались. Но в начале декабря 1936 г. он вылетел в город Сиань для того, чтобы встретиться с двумя высокопоставленными командирами армии Гоминьдана, требовавшими занять более твердую позицию по отношению к японцам и прекратить гражданскую войну против коммунистов. Они захватили и удерживали его на протяжении двух недель, пока он не согласился с их условиями. Коммунисты тут же потребовали, чтобы Чан Кайши предстал перед судом народа.

Чан Кайши был освобожден и вернулся в Нанкин. Он был вынужден изменить свой политический курс. В стране царило подлинное народное ликование, так как теперь появилась перспектива национального единства в борьбе с Японией. К тому же 16 декабря Сталин, очень встревоженный заключением Антикоминтерновского пакта между нацистской Германией и Японией, надавил на Мао Цзэдуна и Чжоу Эньлая, более тонкого и дипломатичного соратника Мао, чтобы коммунисты создали единый фронт с националистами. Советский лидер опасался, что если китайские коммунисты продолжат борьбу с националистами на севере страны, то Чан Кайши вступит в союз с японцами против них. А если Чан Кайши отстранят от власти, то его место во главе Гоминьдана может занять Ван Цзинвэй, который вообще не хотел воевать с японцами. Сталин также подталкивал националистов на борьбу с японцами, заставляя их верить, что он может стать на их сторону в случае большой войны с Японией. Он долго держал перед китайскими националистами эту морковку, на самом деле не имея ни малейшего намерения втягивать Советский Союз в войну с Японией.

Соглашение между Гоминьданом и коммунистами все еще не было подписано, когда 7 июля 1937 г. на мосту Марко Поло к юго-западу от Пекина произошло столкновение между китайскими и японскими войсками. Этот инцидент послужил сигналом к началу основной фазы японо-китайской войны. Сам инцидент был откровенным фарсом, продемонстрировавшим всю жуткую непредсказуемость хода событий в такое напряженное время. Во время ночных учений потерялся один-единственный японский солдат. Командир роты, в которой он служил, потребовал, чтобы японским солдатам разрешили войти в китайский город Ваньпин для поисков солдата. Когда ему в этом отказали, он отдал приказ об атаке на Ваньпин. Китайский гарнизон начал отстреливаться. В это же время потерявшийся солдат спокойно сам добрался до своей казармы. Ирония ситуации состояла еще и в том, что на этот раз Генеральный штаб в Токио попытался взять под контроль своих фанатично настроенных офицеров в Китае, ответственных за эту провокацию, в то время как сторонники Чан Кайши оказывали на него давление, требуя не идти больше на компромисс с японцами.

Генералиссимус не совсем понимал намерения японцев и созвал конференцию китайских лидеров. Поначалу разделились мнения и самих японских военных. Квантунская армия в Маньчжурии хотела углубления конфликта, в то время как Генеральный штаб в Токио опасался реакции Красной Армии на северной границе. На реке Амур неделей раньше уже произошло военное столкновение. Однако вскоре руководство японского Генерального штаба все же решило начать полномасштабную войну. Они считали, что смогут разгромить Китай так быстро, что ни Советский Союз, ни западные государства не успеют вмешаться. Подобно Гитлеру, совершившему позднее ошибку в отношении Советского Союза, японские генералы ошиблись, недооценив ту ярость и решимость к сопротивлению, которые вызвало у китайского народа японское вторжение. Им также не пришло в голову, что ответной стратегией Китая станет продолжительная война на истощение.

Чан Кайши, хорошо зная недостатки своей армии и непредсказуемость своих союзников на севере, полностью осознавал огромный риск, который несет с собой война с Японией. Но у него уже не было выбора. Японцы выдвинули и затем повторили ультиматум, который нанкинское правительство отвергло. 26 июля японская армия перешла в наступление. Пекин пал через три дня. Войска националистов и их союзников начали отступление, лишь изредка огрызаясь, по мере того как японские войска продвигались на юг страны.

«Внезапно война разразилась повсюду, – писала Агнес Смедли, переправившаяся на джонке на северный берег реки Хуанхэ у маленького, состоящего из хаотично разбросанных глинобитных домов, городка. – Этот крошечный городишко, в котором мы надеялись найти ночлег, буквально кишел солдатами, беженцами, телегами, мулами, лошадьми и уличными торговцами. В то время как мы шли к городу по дороге, которая представляла собой сплошное месиво грязи, по обе стороны от нее прямо на земле лежали длинные ряды раненых солдат. Их были сотни, и все они были перевязаны грязными, набухшими от крови бинтами, некоторые были без сознания… Возле них не было ни врачей, ни медсестер, ни санитаров».

Несмотря на все попытки Чан Кайши модернизовать войска Гоминьдана, все они, подобно войскам его союзников – различных местных полевых командиров – все же были намного хуже подготовлены и вооружены, чем те японские дивизии, с которыми они сошлись на поле боя. Пехотинцы носили сине-серую хлопковую форму летом, а зимой те, кому повезло, имели подбитые пухом хлопковые бушлаты или монгольские полушубки из овечьей шерсти. Их обувь состояла в основном из матерчатых туфель или соломенных сандалий. Хотя такая обувь и делала все их передвижения абсолютно бесшумными, она не защищала от острых бамбуковых шипов, покрытых экскрементами с целью вызвать заражение крови, которые японцы использовали для защиты своих позиций. Китайские солдаты носили шапки с ушами, завязанными сверху. У них не было стальных касок, кроме захваченных у японцев, которые они носили с большой гордостью. Многие также носили японские мундиры, снятые с убитых японских солдат, что даже стало вносить путаницу во время тяжелых боев. Самым ценным трофеем считались японские пистолеты. Действительно, часто китайским солдатам легче было найти патроны для захваченного ими японского оружия, чем для тех винтовок, которые им выдавали, так как все они были сделаны в разных странах и на разных заводах. Хуже всего обстояло дело с медицинской службой, артиллерией и авиацией.