Русская политическая эмиграция. От Курбского до Березовского - Алексей Щербаков

Николай пометил: «Верно!» Но главное в другом. Бакунин именно кается! В мире было множество раскаявшихся революционеров. Но обычно это происходило в конце их революционной деятельности, а ведь у Бакунина-то всё было еще впереди! Остановись он тогда – никто б его и не помнил…

Вот этот изгиб его биографии и вызывал (да и вызывает) много вопросов. Самое простое объяснение – что Бакунин, исходя из принципа «цель оправдывает средства», просто морочил Николаю голову в надежде выкрутиться. Но… Есть причины в этом сомневаться. Вторая версия – ну, дал слабину человек, все мы не железные. Есть и третья – Бакунин и в самом деле во всем разочаровался. Он участвовал в трех «буржуазно-демократических» революциях – и все кончились пшиком. Но, может, потом он сообразил: надо действовать по-другому?

В 1857 году Александр II, пришедший на смену Николаю, отправил Бакунина на вечное поселение в Сибирь. Сначала он попал в Томск, однако генерал-губернатором Восточной Сибири был его дальний родственник граф Н. Н. Муравьёв-Амурский. Он перевел ссыльного в Иркутск, где Бакунин нашел работу. Точнее – халяву. Золотопромышленник Бенардаки платил Бакунину неплохие деньги и ничего не требовал взамен, полагая, что тем самым делает приятное губернатору. Зато Бакунин имел возможность путешествовать по огромному краю.

Есть сведения, что именно во время пребывания в Сибири Бакунин и пришел к народническому анархизму, который и сделал его знаменитым.

Как пишет сибирский историк и журналист Игорь Подшивалов, в Сибири Бакунин познакомился с жизнью так называемых приписных крестьян. Эти люди вместо рекрутской повинности обязаны были давать людей для фактически 25-летнего рабского труда на заводах. Разумеется, многие бежали.

«С традицией побегов связано радикальное крыло сибирского старообрядчества – бегунство (странничество). Алтай тогда являлся „старообрядческой Меккой“. Бегуны были убеждены, что „всякая власть – от дьявола“, и что „истинные христиане для спасения своей души должны на брань вступить против антихриста“.

Будущего теоретика анархизма восхищало наличие у бегунов превосходно организованной системы конспиративных связей и так называемых „пристаней“ – тайных мест, где бегуны могли скрываться от преследований. Бегуны не желали работать ни на помещика, ни на государство, отказывались служить в армии, платить подати, иметь паспорта и вели активную антицаристскую пропаганду. Бакунин называл их „бездомной, странствующей церковью свободы“. Религиозные бунтари создавали а Алтайских горах вольные земледельческие и торгово-промышленные поселения, куда и бежали крепостные крестьяне, недовольные службой казаки, горнорабочие и каторжане. Весь этот люд сложился в общество „каменщиков“ или „горцев“ со своими особыми порядками и неписаными, но строго исполняющимися законами».

(И. Подшивалов)

Примечательно, что другой знаменитый анархист, князь

П. А. Кро поткин, свои взгляды тоже вынес из путешествий по Восточной Сибири. Тенденция, однако…

В 1861 году Бакунин бежал из Сибири. Причем дернул он не за запад, а на восток, в Николаевск, где спокойно сел на американское судно, на котором добрался до Йокогамы, а уж оттуда двинул в Америку. Бежать ему помогло исключительное раздолбайство местной администрации.

На холостом ходу

В конце концов, Бакунин прибыл в Лондон и вошел в число издателей «Вольной типографии».

«В нашу работу, в наш замкнутый двойной союз, взошел новый элемент, или, пожалуй, элемент старый, воскресшая тень сороковых годов и всего больше 1848 года. Бакунин был тот же, он состарился только телом, дух его был молод и восторжен… Фантазии и идеалы, с которыми его заперли в Кенигштейне в 1849-м, он сберег и привез их через Японию и Калифорнию в 1861 году во всей целости… Тогдашний дух партии, их исключительность, их симпатии и антипатии к лицам и пуще всего их вера в близость второго пришествия революции – все было налицо».

(А. И. Герцен)

Разобравшись в ситуации, Бакунин занялся практическими делами. Одним из них был вопрос переправки «Колокола» в Россию. Герцен и Огарев этому особого внимания не уделяли, а вот Бакунин решил создавать систему. Заодно он объединил вокруг себя болтавшихся без дела эмигрантов из славянских стран, которых пытался использовать как своих агентов.

«Он спорил, проповедовал, распоряжался, кричал, решал, направлял, организовывал и ободрял целый день, целую ночь, целые сутки. В короткие минуты, остававшиеся у него свободными, он бросался за свой письменный стол, расчищал небольшое место от золы и принимался писать – пять, десять, пятнадцать писем в Семипалатинск и Арад, в Белград и Царьград, в Бессарабию, Молдавию и Белокриницу. Середь писем он бросал перо и приводил в порядок какого-нибудь отсталого далмата и, не кончивши своей речи, схватывал перо и продолжал писать, что, впрочем, для него было облегчено тем, что он писал и говорил об одном и том же. Деятельность его, праздность, аппетит и все остальное, как гигантский рост и вечный пот, – все было не по человеческим размерам, как он сам, а сам он – исполин с львиной головой, с всклокоченной гривой».

(А. И. Герцен)

Шума было много, толку мало. Бакунин же хватался за всё, что только можно. Так, он пытался познакомиться со староверами, которые имели разветвленные связи друг с другом – в том числе и в России. Староверы и в самом деле не слишком любили царскую власть, впоследствии они помогали как эсерам, так и большевикам. Но возня Бакунина – это было слишком шумно и несерьезно. Кстати, именно по этой же причине Михаил Александрович связался с масонами. Тоже ведь организация…

А тем временем начался разлад с Герценом и Огаревым. К тому же Бакунин очень увлекся уже упомянутым польским восстанием. Такой уж он был увлекающийся человек – впав в «революционный запой», он уже видел только то, что хотел видеть. Вот и теперь он с чего-то решил, что вслед за поляками поднимется крестьянство по всей России. С началом восстания Бакунин даже был готов ехать в Польшу и формировать там «русский легион», чтобы сражаться на стороне восставших.

«В этот торжественный час, когда решается участь наших двух стран, я заклинаю вас отвечать мне категорически и откровенно – имеете ли вы доверие к нам? Хотите ли вы, чтоб я пришел в Польшу? Желаете ли вы образование легиона русского?.. Вот что я вас прошу сказать мне с откровенностью, которая прилична людям, сражающимся за свободу».

Ответа из Польши он не получил. Бакунин был уже достаточно известен – и руководители восстания понимали, что его цели полностью противоположны их целям. Сходство было только в слове «свобода». Но его, как оказалось, можно понимать по-разному. А зачем им нужен такой беспокойный товарищ? Тем более что формировать «русский легион» было просто не из кого. Я уже упоминал, что «полевые командиры», а прежде всего – ксензды, игравшие роль «комиссаров», сводили суть восстания к самому оголтелому шовинизму: «Бей москалей!» Ни Герцен, ни Бакунин этого упорно не понимали. Особенно последний. Потому что это была такая приятная иллюзия в отношении Польши – региона Российской империи, который, в отличие от других, постоянно готов рвануть…