Когда ты будешь моей - Юлия Резник

В его глазах такой искренний интерес, что я даже теряюсь.

— Не знаю.

— Что? Тебе совсем ничего не хочется?

— Мне хочется домой.

— Кстати, о доме. Тебе мать звонила, когда ты спала. Вот, набери ее, только не делай глупостей.

Балашов протягивает мой телефон, и я хватаюсь за него, как утопающий за спасательный круг. Не знаю, почему так. В этой ситуации мама мне не помощник. Даже если бы я могла — ни за что бы не призналась ей, куда влипла. Она ведь не зря в этом чертовом санатории! У нее сердце… Так что же мне ей говорить?

— Мама? Привет! Ну, рассказывай, как твои дела?

Мы разговариваем ни о чем, но родной голос действует на меня успокаивающе. Я слушаю его и жую, а ведь когда Балашов позвал меня ужинать, я была уверена, что не смогу заставить себя съесть ни крошки. До сих пор не понимаю, что Демид наплел моей матери, как все выкрутил, но, похоже, она от него без ума. Вон, привет передает, перед тем как положить трубку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Что ты ей рассказал о нас? — спрашиваю, размазывая вилкой по тарелке остатки картошки.

— Да так. Полуправду.

— А поконкретнее?

— Сказал, что мы недолго встречались. Потом я наломал дров, и ты меня послала. Ну, а теперь я, вроде как, стараюсь загладить вину, и все такое.

— Прекрасно. И она тебе, конечно, поверила.

— Я могу быть убедительным.

— Да уж. Особенно в разговоре со следователями.

Балашов темнеет лицом и на некоторое время замолкает.

— У тебя прекрасная мать, Марьяна.

— Думаешь, я не знаю?

— Нет, я вообще не о том.

— А о чем же?

— Ты тоже станешь хорошей матерью, если только захочешь. У тебя перед глазами был достойный пример.

Отбрасываю вилку и отворачиваюсь к окну. Я не собираюсь становиться матерью! И не стану ей. Хотя мысль об аборте пугает меня до трясучки.

— А как насчет тебя, Балашов? Какой пример был перед твоими глазами?

— Не очень хороший, — честно сознался он. И от этой честности мое сердце дрогнуло. Во второй раз за этот чертов вечер…

Демид

Не знаю, что чувствую, когда Марьяна благодарит меня за то, что я сам по большому счету и допустил. Нет, я понимаю, что когда-нибудь правда, один черт, всплыла бы наружу, но по моей вине это случилось гораздо быстрее, чем мы планировали. Вот, почему Марьяна злится. И, наверное, имеет на это полное право. Но мне надоело скрывать собственную дочь. Надоело! Я делал это три года. Три чертовых года я отмалчивался, слушая рассказы парней в зале об их детишках, хотя мне тоже было, что рассказать. Меня, как и их, переполняла отцовская гордость. Я хотел кричать на весь мир: смотрите, это моя девочка, и засыпать ее фотками свой Инстаграм. Мне хотелось таскать ее с собой на тренировки, как это иногда делали ребята из моей команды, да и вообще бывать с Полинкой как можно чаще. Но я, считай, жил на две страны, и когда дела вынуждали меня находиться в Америке, не видел дочку неделями.

— Где я могу умыться? — спрашивает Марьяна, отвлекая меня от не самых радужных воспоминаний.

— Вторая дверь направо. Тебе стоит тут чаще бывать.

Она никак не комментирует мои слова. Лишь опускает взгляд, сутулит плечи и выходит прочь из комнаты. А я иду в кухню, чтобы приготовить к ее возвращению кофе. Если есть в мире человек, который не может жить без этого напитка в принципе — то это Марьяна. Достаю чашки и невольно снова возвращаюсь на четыре года назад…

Марьяна уходит в отведенную ей спальню сразу же, после ужина, а я еще вожусь по дому некоторое время: складываю грязную посуду в посудомойку, протираю от пыли мебель, мою полы. Как вы понимаете, нашего приезда здесь не ждали. Мне только предстоит как-то объяснить хозяевам свое присутствие в их доме. И хотя я не думаю, что с этим могут возникнуть проблемы (в конце концов, Игорь сам неоднократно приглашал меня погостить), эта мысль, один черт, меня напрягает. Кошусь на часы. Всего-то девять. Беру телефон, отыскиваю контакт и прикладываю трубку к уху.

— Какие люди! Привет, брат. Я звонил тебе, наверное, тысячу раз, после того дерьма, что случилось…

Да уж. Случилось. Но мне совершенно не хочется это все обсуждать.

— Ага. Херово вышло. Только я тебе не поэтому звоню. Помнишь, ты как-то предлагал мне погостить в твоем лесном домике?

— Еще бы …

— И как? Это предложение до сих пор в силе?

— Конечно! Ты же знаешь! Приезжай в любой момент. Правда, сейчас там все замело по самую макушку, но как только метель уляжется и к дому сможет пробиться мой человек, чтобы прибраться, добро пожаловать!

— Да я уже здесь, собственно.

— С ума сошел? Как ты там оказался?!

— Не знаю. Просто ехал, куда глаза глядят. А потом вспомнил, что уже бывал в этих краях с тобой. Славные были деньки. Ну, и вот…

— Ты точно в порядке? — в голос Игоря закрались нотки беспокойства.

— Насколько это вообще возможно. В петлю лезть точно не собираюсь, а так… Просто хочется побыть одному. Вдали от суеты и льющегося на меня из прессы дерьма.

Конечно, я вру. Но такое объяснение звучит довольно правдоподобно. Игорь заверяет меня, что я могу жить в его домике столько, сколько потребуется, и обещает нагрянуть в гости сразу же, как только вернется в страну. К счастью, я знаю, что это произойдет нескоро. Мы перекидываемся еще парочкой ничего не значащих фраз и прощаемся.

Откладываю в сторону телефон и медленно выдыхаю. Все оказалось так легко, что я невольно начинаю верить в чертовы знаки! И утверждаюсь в мысли о том, что поступил правильно, похитив человека. Я, мать его, утверждаюсь в этой безумной мысли…

Бесшумно ступая, иду в спальню Марьяны. Она крепко спит. Я осторожно опускаюсь на свободную половину кровати, понимая, что она вряд ли обрадуется, проснувшись со мной в одной постели. Но какой у меня выход? Не привязывать же мне её к кровати? А как иначе уберечь эту девочку? От самой себя уберечь. Переворачиваюсь на бок, ругая себя за то, что ничего толком не продумал. Хотя… когда мне было этим заниматься? Все случилось так быстро. Я и сам, кажется, до последнего не понимал, куда везу её и зачем. А теперь понимаю и… Боюсь. Так боюсь, что сделаю только хуже.