Под небом Ривьеры: Не торопи любовь - Эдуард Снежин

Я смотрю в ее вымученные глаза.

— Ой, Лена, я ведь тоже хотел добиться тебя…

— Нет! Мы оба хотели этого. Я поняла сейчас, что мне не надо было сбегать от тебя.

Я глажу ее по волосам.

— Зачем я тебе?

— Пусть! Даже бы две недели были прекрасны.

— В волейбол я не играю, — усмехаюсь я.

— В волейбол я бы в Томске наигралась. Я знаю, нам было бы хорошо.

Она заплакала снова.

— Я тоже знаю. Что ж, так вышло. Слава Богу, ты избежала насилия.

— И многому научилась на этом юге.

— Жизнь учит лучше, чем университет.

Моя несостоявшаяся радость жизни вытирает слезы.

— А где Липарит?

— Уехал!

— А как ты? — Лена осторожничает. — Как твоя… дама?

— Расстался с ней в тот же день, видишь — вот следы, — усмехаюсь я.

У Лены напрягается лицо.

— Так ты… так я… могла бы прийти к тебе?!

— Ну что ж теперь говорить. Не судьба! — вздыхаю я.

— Прости меня.

— За что? Ты, как будущий психолог, знаешь, что кроме радости есть другие, более сложные и глубокие эмоции. Помнишь у Куприна: «Сколько разнообразного счастья и очаровательных мучений заключается в неразделенной любви!»

— Ты наизусть Куприна знаешь, обязательно в Томске прочитаю его, — всхлипнула Лена.

Опять пауза.

— И буду думать о тебе. А любовь наша разделенная!

— Разделенная, но не состоявшаяся. Спасибо! Я тебя не забуду.

Лена достает из сумочки листок:

— Здесь мой адрес, телефона у меня нет, напишешь?

— О чем писать, Лена?

— Ты прав, — соглашается она. — Вот увидеться бы здорово, ты ведь рядом, в Новосибирске.

— Конечно, — уклончиво отвечаю я и беру листок. — Свой адрес не даю по понятным причинам.

— Да, помню, жена и дочка, — улыбается Лена. — Ну, ладно, мне пора.

— Я провожу тебя.

— Только не надо до квартиры, перед девчонками неудобно.

Мы выходим из корпуса и, взявшись за руки, как в день нашей встречи, идем мимо благоухающего розового кустарника.

Вдруг прямо перед нами возникает знакомая спортивная фигура.

— Вот ты где! — тяжело дышит волейболист, надвигаясь на Лену.

— Шастаешь по курортникам, а притворяешься недотрогой.

Я опешил перед этой неожиданной преградой, осмысляя происходящее.

— Ты считаешь, что имеешь право так разговаривать со мной? — крикнула Лена срывающимся голосом и с размаху влепила «другу» пощечину.

Сашка — это был он — заскрипел зубами и грубо схватил ее за руку:

— Пошли! Твой хахаль понимает, что не уедет живым домой, если вмешается.

Молодец явно перешел границы. И понял это — то, что мужчина перестает быть мужчиной, если не даст решительный отпор обидчику своей дамы, в данном случае этим мужчиной был я.

Впрочем, ошарашенный агрессией породистого самца, я не размышлял и изо всей силы ударил его ребром ладони по сгибу руки, которой он удерживал Лену.

Спортсмен влепил мне удар по голове, только кое-как увернул я лицо.

— Скотина! — то ли крикнул я, то ли взорвалась ярость в радужных кругах перед моими глазами.

Тело мое одеревенело, я знал это состояние и пугался его: взведенный до предела, я не чувствовал боли от ударов, как бультерьер не чувствует укусов, в таком состоянии я запросто мог убить противника или погибнуть сам.

Да, не причиненная мне боль была причиной моего неистовства. С какой-то буйной радостью от представившегося случая отмщения за поругание Лены я методично сбивал Сашку с ног каждый раз, когда он поднимался с земли после очередного моего удара. Его ответные удары отскакивали от меня, как от брони.

Наконец до Сашки дошло, что моя эйфория сродни опьянению битвой, и он не в силах победить меня.

— Ты единоборец? — прохрипел он, сплюнув кровь, и встал на колени.

— Извинись перед девушкой, мразь!

— Джентльмен хренов… Сам-то только и ждешь, чтобы… притиснуть ее, если еще не притиснул…

Меня окатило волной, и я понял — еще одно его слово, и я попросту уничтожу его. Видимо, это отразилось на моем лице, потому что он поднялся, опираясь на руки и, шатаясь, двинулся прочь.

— Мы еще посчитаемся с тобой! — крикнул он уже с улицы.

Я понял, что следует ожидать его дружков, но страха не испытывал.

— Он выследил меня. — Лена прикладывает платочек к ссадинам на моем лице.

Я молчу. Что я мог ей ответить?

— Мне собраться еще надо перед отъездом. — Лена посмотрела на часы. — Пошли-и? — прозвучал ее милый голос, рождая дежа-вю нашей первой встречи.

Мы опять идем через парк «Ривьера».

— Ой, не забуду этих железных лягушек, — сворачивает Лена к водоемам.

Останавливаемся.

— Квакают, — говорю я.

Мы проходим парк и снова стоим около высокого дуба.

— Дальше я пойду одна.

Я задерживаю ее руки в своих и долго смотрю на нее, стараясь запомнить ее лицо — в последний раз. Она так же пристально, но как-то встревоженно смотрит на меня.

— Торопишься? — спрашиваю я.

— Ничего ты не понимаешь! — вспыхивает она. — Я представила, как ты утонул! — И, рыдая, бросается мне на грудь, покрывает поцелуями мое лицо.

— Что ты делаешь со мной, любовь моя? — шепчу я и глажу ее волосы.

— Ты уж не заплывай далеко!

— Скорпионы в море — у себя дома, — с комком в горле напоминаю я ей.

На прощание я целую ее в губы.

Потом Лена идет по направлению к гостинице, вытирая на ходу слезы. Я стою. Она доходит до поворота, оборачивается и машет мне рукой. Я тоже машу ей. Девушка скрывается за углом…

Сочи мне удалось посетить в следующий раз только через три года — с Катей, моей новой женой.

Встреча с Леной расставила точки в наших отношениях с прежней супругой — познав большое чувство, человек стремится вырваться из надоевшей клетки, что я и сделал. Но не сразу. На какое-то время, после проведенного порознь отпуска, мы с женой сблизились, и она даже, в припадке откровения, рассказала мне о своей попытке найти на юге новую любовь.

Сознавая собственную греховность, я не стал устраивать сцен, но для себя понял, что курортный роман не захватил ее, а, наоборот, вернул ко мне, видимо, по принципу, что все познается в сравнении. Что говорить, это было приятно. Но… и только.