Карусель - Розамунда Пилчер

— Жаль, что я не такая.

Он по-прежнему ходил туда-сюда, как тигр в клетке, меряя шагами уютную симпатичную комнату. Он продолжал:

— Это произошло примерно в это же время года, в середине сентября. Только тогда не было дождя, как сейчас. Солнце продолжало сиять и было тепло. Я был захвачен врасплох, когда Аннабель неожиданно заявила, что возвращается в Лондон. Мы снова были на берегу и купались. Была вторая половина дня, на море шел прилив. Вода накатывала на теплый песок, море было очень теплое и цветом походило на нефрит. Мы сидели и курили, и тут она сказала мне, что уезжает в Лондон. Я ожидал от себя прилива отчаяния, но осознал, что его нет. Я вдруг понял, что до некоторой степени даже испытываю облегчение. Я хотел, чтобы наши отношения прервались именно сейчас, пока они еще доставляли нам удовольствие. Я не хотел, чтобы они выдохлись. К тому же я знал, что мне пора возвращаться к работе. Живопись всегда была самой важной вещью в моей жизни, и она влекла меня. Я хотел повернуться спиной ко всему остальному и сосредоточиться на своей работе, погрузиться в нее. Мой год у Чипса подходил к концу. Я хотел путешествовать и учиться. Я собирался отправиться в Америку. Я начал было говорить что-то банальное, но Аннабель перебила меня. Именно в этот момент она сообщила, что у нее будет ребенок. «Это твой ребенок, Дэниел», — сказала она.

Знаете, когда я был помладше, одна мысль о такой ситуации пугала меня до смерти. Забеременевшая от меня девушка. Девушка, на которой я не хочу жениться. Иск об установлении отцовства, разъяренный папаша, вынужденная свадьба. Кошмар. И теперь это случилось, но не так. Она продолжала говорить, и до моего парализованного мозга постепенно дошло, что она от меня ничего не хочет. Она не хотела, чтобы я стал причиной развода, не хотела уходить ко мне от своего мужа, не хотела, чтобы я женился на ней. Денег она тоже не хотела.

Я чувствовал, что в этом должен быть какой-то подвох. Когда она замолчала, я спросил: «А как же твой муж?» Аннабель рассмеялась и ответила, что он не будет задавать никаких вопросов. Я сказал, что не могу в это поверить, ни один мужчина не принял бы чужого ребенка. Но Аннабель сказала, что Лесли Коллиз примет, чтобы сохранить лицо и честь. Больше всего на свете он боялся выглядеть глупо. Ему было не все равно, что о нем думают коллеги и что говорят о нем люди. Он создал себе вполне прагматичный имидж и ни за что не позволил бы его разрушить. Увидев выражение моего лица, она рассмеялась и добавила: «Не беспокойся, Дэниел, он не придет убивать тебя». «Но это мой ребенок», — сказал я. Она выбросила сигарету, откинула волосы с лица и произнесла: «Не беспокойся о ребенке. У него будет хороший дом». В ее устах это звучало так, словно она говорила о собаке.

Он наконец остановился. Беспокойная ходьба прекратилась. Он стоял посреди комнаты, глядя в свой стакан. Там на дне оставалось еще немного виски, и он одним коротким движением опрокинул его в горло. Я надеялась, что он не станет наливать себе новую порцию. В таком состоянии души он походил на человека, который счел бы за счастье напиться до беспамятства. Однако он подошел и поставил стакан на холодильник, а затем, заметив, что стало темно, направился к окну и задернул плотные шторы, прогнав неуютный уличный мрак.

Он повернулся ко мне:

— Вы молчите.

— Мне не приходит в голову ничего разумного.

— Вы шокированы.

— Это нелепое слово. С какой стати я должна быть шокирована? Меня эта история никоим образом не касается, поэтому у меня и не может быть никакого определенного отношения к происшедшему. Но я вам сочувствую.

— Я еще не все вам рассказал. Хотите дослушать до конца?

— Если вы хотите, чтобы я дослушала.

— Да, думаю, хочу. Я… я много лет ни с кем так не говорил. И не уверен, что мог бы сейчас остановиться, даже если бы захотел.

— Вы до сих пор никому об этом не рассказывали?

— Нет. Я рассказал Чипсу. Поначалу я думал, что никому не буду рассказывать. Но я не смог. Начнем с того, что мне было очень стыдно. Лесли Коллиз — не единственный человек на свете, который терпеть не может выглядеть дураком. Но я никогда не умел как следует скрывать свои чувства, и через пару дней, наблюдая, как все падает у меня из рук, как я шатаюсь вокруг его студии, Чипс потерял терпение и подступился ко мне с намерением выяснить, что, черт возьми, со мной происходит. И я ему все рассказал. Он слушал, не перебивая, не говоря ни слова. Просто сидел на своем старом продавленном стуле, курил трубку и слушал. И когда я закончил, снял этот груз со своей души, облегчение было столь велико, что я даже не понял, почему не рассказал ему об этом сразу.

— И что он сказал?

— Поначалу он ничего не сказал. Просто курил и глядел в пространство. Обдумывал услышанное. Я не знал, о чем он думал. Я отчасти ожидал, что он пошлет меня собирать вещи и потребует, чтобы я убирался и никогда больше не осквернял своим присутствием Холли-коттедж. Но в конце концов он вытряхнул пепел из своей трубки, спрятал ее в карман и сказал: «Молодой человек, вас провели». А затем он рассказал мне про Аннабель. Он сказал, что она всегда была безнравственна и откровенно распутна. То лето не было исключением. Отцом ребенка мог быть другой мужчина, фермер, живший за дорогой на Фалмут, женатый человек, имевший собственную семью. По мнению Чипса, он точно так же мог быть отцом ребенка Аннабель. И Аннабель должна это знать.

Когда он мне это рассказал, я оказался в еще большем затруднении, чем прежде. Половина моего существа почувствовала облегчение, но в то же время я ощущал себя обманутым. Моя гордость была страшно задета. Я знал, что обманываю Лесли Коллиза, но мое новообретенное мужское достоинство получило хороший удар в челюсть, когда я понял, что Аннабель вела двойную игру. Это звучит подло, не так ли?

— Да нет. Это вполне понятно. Но если это было правдой, почему она сказала, что ребенок ваш?

— Я задал Чипсу тот же самый вопрос. И он ответил, что это очень характерно для Аннабель. Она не получала удовольствия от творения хаоса, если после нее не оставался шлейф вины и угрызений совести. Невероятно, не правда ли?

— Мне это кажется невероятным, но если Чипс так сказал, значит, так оно и было.

— Я тоже это понимал. Он отправился к Аннабель в тот же вечер, чтобы потолковать. Пришел в Уайт-Лодж и поговорил с ней наедине. Поначалу она пыталась выкручиваться, настаивая на том, что это именно мой ребенок. Но он заявил ей то же самое, что мне. Сказал про того второго человека. И когда он назвал его имя, она сдалась и признала, что он прав. Это необязательно был мой ребенок, просто ей хотелось так думать. Больше я никогда ее не видел. Она вернулась в Лондон пару дней спустя, забрав с собой сына и няню. Мы с Чипсом решили, что мне тоже пора уезжать. Я уже слишком долго топтался на одном месте.

— Знает ли обо всем этом Феба?

— Нет. Я не хотел, чтобы она знала, и Чипс согласился, что лучше, если она не узнает. Мы надеялись, что у этой истории уже не будет отголосков, и потому не было никаких причин расстраивать ее или создавать напряжение в отношениях с миссис Толливер. Пенмаррон — небольшая деревня. Им обеим пришлось бы жить здесь и впредь, будучи частью довольно узкого сообщества.