Драконы ночи - Татьяна Степанова

– Говорливая какая старушка эта Маруся Петровна, – сказала Катя уже у себя в номере, вспомнив этот разговор.

– Она классно на бильярде шары лупит, – усмехнулась Анфиса. – Костю моего в первый же день здесь знаешь как нагрела…

Лесоповалов не давал Анфисе покоя. И это Катю не устраивало категорически.

– Слушай, я не поняла – она, кажется, намекала, что… ее в детстве что-то сильно напугало. – Катя любыми средствами пыталась прогнать так некстати возникший из темноты ночи призрак неверного бойфренда. – Ей сколько лет, по-твоему?

– К семидесяти.

– Значит, восемь лет ей, как Даше, было… где-то в конце сороковых?

Анфиса только плечами пожала.

Они еще долго не спали с Анфисой, обсуждая, нет, точнее, чисто по-женски сплетничая об окружающих:

– Ида ничего, приятная. Но воображала. Ты думаешь, она сюда зачем приехала? Да мужика себе ловить. А этот треп про офисный крах, про внеочередной отпуск – для отвода глаз. Посмотри, как она одевается. Этот ее образ Диты фон Тиз один чего стоит. А все зачем, думаешь, для кого? Тут же иностранцы останавливаются. Вот она и решила ловить здесь себе какого-нибудь «прынца». Но принцы все улимонили вчера, а новых что-то пока не видно. Вот Идка и места себе не находит, тоскует, томится, – говорила Анфиса.

– Анфис, а эта твоя Ольга тоже ничего – приятная, – говорила Катя.

– Хваткая она баба, деловая, оборотистая. Говорить-то она о чем угодно может – о студенческих годах в Москве, о театре, о былом, о думах, а на уме у нее только деньги. Прибыль, выгода.

– Она о девочке своей в основном говорит, о дочке.

– По-моему, она Даше отчима активно подыскивает. Молодого гарного хлопца по имени Гоша Хохлов. – Анфиса зевнула. – Я, Катенька, в таких делах не ошибаюсь никогда. Запомни.

– А он ничего, тоже приятный. Между прочим, я по дороге сюда познакомилась еще с одним приятным – сказал, что зовут его Симон.

– Это что, «ник» или прозвище типа Гоблина?

– Как хочешь, так и понимай – Симон. И этот самый Симон прямо по-рыцарски галантно доставил меня с вокзала сюда. А ему перед этим большой такой посылочкой доставили в вагоне речной катер, который он, по его словам, и собирается опробовать на днях.

– Тут много по Валдаю упакованных чуваков сейчас шляется, приключения ищут на свою голову, денежки тратят. Симон… Надо же какой… Говоришь, приятный он?

– Да, ничего. Но какой-то странный, вроде как с небольшим приветом. – Катя попыталась вспомнить лицо Симона и… не смогла.

Вместо лица всплыло какое-то пятно, превратившееся в белую отксеренную листовку. Воротничок клетчатой детской рубашки, щербинка передних зубов, огни на Брыковом болоте – желтые, настороженные, как глаза зверя, змеиное, извилистое русло реки, теряющейся в лугах, в лесах, две луны – одна в облаках, другая внизу, в темной воде, снова огни, огни…

Огни погасли. Катя уснула.

Сна своего она тоже не помнила. Помнила лишь то, что СОН ВЗОРВАЛСЯ. Что-то где-то ахнуло, грохнуло подобно грому. Разлетелось кусками. Тишина сменилась невообразимым хаосом и гвалтом. Криками птиц, карканьем, гомоном воронья.

Потом Катя часто думала: а было ли это на самом деле? Не во сне ли все это с ней произошло? Не во сне ли она сползла с кровати и как сомнамбула подошла к окну? Не увидела ночи и тревожных огней, увидела лишь серое осеннее утро, багряную листву, сырые стволы и кружащую в небе стаю ворон. Не во сне ли уши закладывало от их криков, с которыми они носились над «Валдайскими далями», над лесом, над пляжем и детским городком? Не во сне ли ей привиделось и другое: бьющаяся в агонии на садовой дорожке черная птица? В десяти шагах от нее, там же, на садовой дорожке, прямо под окнами отеля человек в «хаки» с помповым ружьем. На ступеньках отеля – женщина в белом, неподвижная, отрешенная, как мраморная статуя. А на деревянной террасе второго этажа – женщина в красном, наблюдавшая ВСЕ ЭТО, крепко вцепившись в перила?

Издыхающая птица обернулась подстреленной вороной. Воин в «хаки» – менеджером Игорем Хохловым. «Белое» на женщине – махровым халатом. А «красное» – атласной комбинацией с кружевами.

– Катя, вас тоже разбудили? Какое варварство…

Варварство, варварство… Все дело было в том, что Катя не могла дать себе ясного отчета: спит она или бодрствует. И слышит ли это самое «варварство» от женщины в красном, обернувшейся Идой. Слышит ли и другую фразу:

– Ваше приказание выполнено, хозяйка. С одного выстрела, Ольга…

– Убери эту падаль.

– Олечка…

– Убери эту падаль! И подымайся ко мне.

Голоса внизу: женщина в белом, обернувшаяся хозяйкой гостиницы. И ее служащий – менеджер с ружьем. Стрелок по прозвищу Игорь Хохлов, по имени Воронья Погибель.

Чем же им ворона-то помешала?! Кровь на палых листьях, кровь на садовой дорожке, черные перья, как хлопья сажи. Какое же варварство – стрелять, убивать, будить…

– Оля!

– Зарой эту падаль. И приходи ко мне.

Женщина в белом махровом халате, хозяйка гостиницы, скрылась за дверью. Менеджер с ружьем нагнулся и поднял мертвую ворону за крыло. Хоть это, возможно, и происходило только во сне, однако Катя почувствовала тошноту.

Чем же ей, хозяйке, помешала ворона? Бог мой, у нее же ребенок, дочь. А что, если бы и она, Даша, проснулась, увидела все это? Проснулась? Значит, все-таки это явь, а не сон. Или все-таки сон?

Когда Катя открыла глаза, она была в своей постели. Осеннее солнышко, робкое и лживое, заглядывало в окно.

Как будто и не было ничего, кроме… взорвавшегося вороньем сна.

А в номере люкс на втором этаже, который занимала временно сама хозяйка гостиницы Ольга Борщакова, не раздвигали штор, не впускали солнце, вообще не замечали, что белый день давно на дворе. Штормовка цвета «хаки», испачканная болотной грязью, валялась на китайском ковре. Помповое ружье стояло в углу. Белый махровый халат, сброшенный впопыхах, лежал у кровати – широкой, двуспальной, в которой среди подушек тонули, барахтались, обнимались, целовались двое. Сплетались как виноградные лозы, как задыхающиеся Фениксы, мокрые от пота, сгорающие от похоти и тут же воскресающие из пепла долго сдерживаемой, но вырвавшейся на волю страсти.

Игорь Хохлов наконец-то получил от своей хозяйки то, что давно желал получить.

– Оля, я…

– Молчи, ты лучше совсем молчи сейчас, – она закрывала его рот горячей ладонью.

Он впивался в эту ладонь губами, а потом в ее шею, в ее жаркие губы. Она обнимала его и думала со страхом, что… Нет, она ни о чем не думала. Просто считала его годы, свои годы, сбивалась со счета. Господи, такой молодой… Взяла, приняла на работу… Красив, сил моих нет как красив… И такой наглый, настойчивый. Добился своего, все-таки добился… И что теперь? Как ей быть с ним и с собой?