Сокрушительный удар - Дик Фрэнсис

— Привет, Джонас! — сказал голос у меня за спиной.

Я обернулся. Джимини Белл, заискивающий и в то же время агрессивный, такой же, как в Аскоте. Умеет же человек подкрасться незаметно! Он дрожал от холода на пронизывающем ветру — пальто у него было слишком легкое для такой погоды.

— Привет, — ответил я. — Хочешь заработать десятку?

— Выкладывай! — не задумываясь, ответил он.

— Начни торг за четвертый лот.

— Чего? — он разинул рот от изумления.

— Подними цену до двух тысяч.

— Но ты же никогда... никогда...

— Только в этот раз, — сказал я.

Он сглотнул, кивнул и исчез. Джимини был более скрытен, чем Ронни Норт, но очень скоро он тоже появился рядом с Виком Винсентом, и ему в ответ тоже энергично покачали головой.

Я вздохнул. Антония, тетушка Софи, снова окажется в убытке. Ради Софи я пытался устроить так, чтобы ее лошадь пошла за приличную цену, но раз уж Вик Винсент положил на жеребчика свой дурной глаз, я получу его почти что даром. Пожалуй, лучше его вообще не покупать. А то как я потом буду объясняться с Софи и ее тетушкой?

Тут я с удивлением обнаружил, что ко мне подошел сам Вик Винсент. Он облокотился на ограду рядом со мной и кивнул мне.

— Привет, Джонас.

— Привет, Вик.

Мы обменялись вежливыми улыбками, в которых не было ничего дружеского. А ведь он мог бы мне нравиться — и когда-то действительно нравился. Он бы нравился мне и до сих пор, если бы не отбил у меня двух клиентов, наврав им про меня с три короба.

Поверить Вику Винсенту было нетрудно. У него было широкое обветренное лицо с уютным двойным подбородком и полным ртом, который легко расплывался в улыбке, и уголки губ были приподняты, даже когда Вик не улыбался. Прядь рыжевато-русых волос падала на лоб, придавая Вику мальчишеский вид, несмотря на то что ему было уже лет сорок, и даже его блестящие голубые глаза выглядели чистыми и искренними.

Но все это добродушие было чисто внешним. Когда я выразил ему свое возмущение по поводу потерянных клиентов, Вик рассмеялся и сказал, что в любви, на войне и в торговле лошадьми все средства хороши и что, если мне слишком жарко, я могу выйти из кухни, а он все равно будет топить печку по своему усмотрению.

Он поднял воротник дубленки и похлопал руками в теплых перчатках.

— Нежарко сегодня!

— Угу.

— Я слыхал, у тебя были проблемы в Аскоте...

— Были.

— Мне Константин Бреветт рассказал.

— Понятно.

— Ага... — Вик Винсент помолчал. — Если миссис Сэндерс снова понадобится лошадь, лучше предоставь это дело мне.

— Это Константин так сказал?

— Да.

Он смотрел, как выводят первых лошадей. Номер четыре сзади выглядел нормально, но спереди смотрелся неуклюже.

— Я однажды купил такого жеребчика, — заметил Вик. — Рассчитывал, что с возрастом плечи у него разовьются. А он так и остался непропорциональным. Покупая растущего жеребенка, всегда рискуешь...

— Да, наверно, — ответил я. Бедная тетя Антония! Еще несколько секунд он стоял молча, но я уже прекрасно понял его. «Не вставай мне поперек дороги и не покупай этого жеребчика». Наконец он кивнул с видом человека, оставшегося хозяином положения, и удалился.

Громкоговоритель захрипел, прокашлялся и объявил о начале торгов.

Я вошел в зал. На просторной трибуне стояло четверо-пятеро барышников, но места для покупателей были еще пусты. Несмотря на то что за окнами было светло, под потолком ярко сияли прожектора, и песчаный круг, на который выводят лошадей, был выровнен граблями. Аукционист с надеждой смотрел в сторону двери. Лот номер один виновато появился на арене, сопровождаемый группой озабоченных людей — видимо, его нынешних владельцев.

Покупателей на него не нашлось. Лот номер один удалился в противоположную дверь, и озабоченные люди ушли вслед за ним.

На лот номер два и номер три покупателей тоже не нашлось. Британские устроители аукционов обычно планируют продажи с расчетом на то, что потенциальные серьезные покупатели появляются в середине дня, и потому лучших годовиков ставят именно на это время, а мелкие фермы вроде той, которой владеет тетя Антония, подбирают остатки.

При ярком освещении лот номер четыре выглядел значительно лучше. Все лошади при ярком свете выглядят лучше, как и драгоценности, — вот почему устроители аукционов и ювелиры не жалеют денег на электричество.

Аукционист добросовестно начал торг, явно не рассчитывая на удачу. Он принялся накручивать цену без единого серьезного предложения. Когда дошло до тысячи, я довольно нерешительно махнул каталогом. Если я куплю жеребчика за тысячу, Антония меня сожрет.

— Спасибо, сэр! — отозвался аукционист, несколько удивленный, и умело выудил из абсолютно пустых рядов прямо перед собой тысячу сто.

«Ну, слава тебе, господи!» — подумал я. У тетушки хватило ума назначить минимальную цену. Я предложил тысячу двести, аукционист сказал: «Тысяча триста», и в конце концов мы с ним с грехом пополам добрались до тысячи девятисот.

— Вы можете его потерять! — предупредил аукционист.

Снаружи вошли три-четыре человека и остановились рядом со мной на краю арены, по которой терпеливо нарезал круги номер четыре. Ход торгов транслировался на улицу через громкоговорители, и люди зашли посмотреть.

Я кивнул аукционисту. Тот немного успокоился и ровным тоном произнес:

— Две тысячи. Продаю...

Он взглянул на тех, кто только что зашел.

— Две тысячи сто?

Но две тысячи сто никто не предложил. Он сделал еще несколько бесполезных попыток, и наконец жеребчик был продан Джонасу Дерхему.

Я развернулся. Позади меня стоял Вик Винсент. Он был мрачнее тучи.

— Джонас, — сказал он, — нам надо поговорить...

— С удовольствием, Вик. Кофе хочешь? Он отмахнулся от моего предложения, взял меня под руку, якобы по-дружески, и буквально вытащил на улицу.

— Слушай сюда!

— В чем дело?

— Я же тебе говорил, что этот жеребчик никуда не годится!

— Спасибо за заботу.

Он уставился на меня исподлобья.

— Сколько миссис Хантеркум тебе заплатила?

— Тут холодно, — ответил я. Вик был готов взорваться.

— Она тебе ничего не даст!

— Я и не просил.

— Вот именно, тупой ублюдок! Мы должны держаться вместе. Мы должны показать коневодам, что мы все заодно. Понял или нет? Мы не можем позволить тебе сбивать цену. Это бесчестно по отношению к нам! Ты же сам больше заработаешь, если будешь на нашей стороне! Это разумно. Тебе ясно?