Дети улиц - Берли Доэрти

– Все хорошо, Снайп, все хорошо.

Он заставил себя погладить собаку по спутанной шерсти. Снайп снова зарычал. Джим продолжал гладить и разговаривать с псом успокаивающим тоном, все время прислушиваясь, не идет ли Грязный Ник. Наконец он решил, что собака достаточно успокоилась. Он обвил веревку вокруг шеи Снайпа и закрепил ее. Отлично!

Затем мальчик услышал, что Ник возвращается – идет пошатывающейся походкой по берегу, что-то напевая. Неважно. И на этот случай у Джима был план. Когда Ник взобрался на палубу и поднял фонарь, то увидел мальчика и собаку, спящих рядом. Джим обнимал Снайпа за шею. Эта умиротворенная картина тронула Ника, он попытался пройти мимо них, не удержался на ногах и скатился в трюм. Джим и Снайп навострили уши, прислушиваясь. Но дыхание Ника почти сразу же перешло в раскатистый храп.

Джим ждал долго. Голоса на берегу стихли. Куры, собаки, коровы и свиньи на задних дворах по всей деревне устроились на ночлег.

Джим медленно шевельнулся, едва не разбудив Снайпа. Джим посидел немного тихо, а затем боком пошел к трюму, наблюдая за псом, пока тот снова не уронил голову на лапы.

«Давай. Ты сможешь сделать это, братишка. Ты сможешь!»

И он точно знал, что сможет.

Очень медленно он встал и опустил крышку на люк. Собака все еще спала. По очереди, тратя на каждый кусок почти целую вечность, он поднял большие куски угля, которые принес на палубу раньше, и беззвучно уложил их на крышку. Он работал тихо и спокойно. Затем мальчик выпрямился. Ни шевеления. Ни звука. Он подполз к другой стороне палубы, бросил быстрый взгляд на собаку, всего одним ловким движением перекатился с баржи на берег, выпрямился и побежал.

Внезапно Снайп проснулся, и его вой потряс ночь. Он рванулся, потянул веревку, яростно пытаясь освободиться. Грязный Ник вскрикнул, проснувшись, и принялся колотить кулаками по крышке люка. Через поля на задних дворах забеспокоились животные. Над водой стали загораться огни.

Джим бежал вперед, опустив голову, обегая кусты и деревья. Он слышал собственное дыхание и топот своих ног. Колючие кусты рвали штаны и курточку. Ветка сверху подцепила его кепку и захватила ее в плен, и Джиму пришлось бежать обратно и освобождать ее. Он продолжал бежать прыжками, грудь стискивало, разрывало, ноги были тяжелыми, словно свинцовыми. Мальчик понятия не имел, куда бежит.

Он услышал шелест в подлеске за спиной и понял, что его преследуют. Шелест превратился в сопение и тяжелое дыхание. Собака. Нога у Джима болела так сильно, что он больше не мог бежать. Прекрасно понимая, что делает, он бросился навзничь, головой вперед, закрыл лицо руками и стал ждать, когда Снайп прыгнет.

Однако все стихло, как если бы мир снова уснул. Наконец он заставил себя повернуть голову. Собака оказалась вовсе не Снайпом, а маленьким терьером. Он лизнул вытянутую руку Джима и снова убежал в заросли. Не было слышно ни звука. Если Снайп все еще и выл, здесь этого не было слышно. Возможно, и Ник продолжал стучать и ругаться, но издаваемые им звуки растворились в ночи.

«Что, если они умерли, братишка? – закрался в мысли голос. – Что, если старик Ник задохнулся в трюме, а Снайп задушил себя веревкой?»

Джим сел, обливаясь холодным потом.

«Что, если ты убил их?»

Он заставил себя подняться. Ни звука. Он негромко свистнул, подзывая собаку, которая бросилась к нему сквозь заросли, подбежала, но затем вновь убежала прочь. Мальчик остался один, и на этот раз тишина пугала его. Он забрался в заросли, надеясь уснуть, но тишина гудела вокруг.

«Ну вот ты и сделал это, – прошептал тихий голосок. – Ты оставил своего хозяина задыхаться, повесил собаку на веревке. Ты убил их обоих, вот что. Теперь ты за это ответишь, Джим».

Джим проснулся от храпа лошадей и глухого топота копыт, от которого дрожала земля. Он подбежал к краю поляны, пробрался сквозь густые деревья и выбрался на большое поле. Там было лошадей двадцать, а может быть, и больше, их тренировали – все они бегали по кругу. В центре круга стоял мужчина с кнутом, он щелкал им по земле и выкрикивал команды, которые заставляли лошадей останавливаться, вставать на дыбы, поворачиваться и бежать в другую сторону. Они были совсем не такими, как те рабочие лошадки, которых Джим видел запряженными в повозки, и та тощая хромая кляча, которой управляла Хромая Бетси, продавая молоко. Эти лошади были сильными и красивыми, ноги поднимали высоко, словно танцоры.

На другом конце поля стояла огромная палатка. Мужчины и дети кричали и громко смеялись, дергая за веревки, пытаясь натянуть их правильно. Палатка была похожа на большую зеленую птицу, которая не хочет сидеть на месте. А вокруг палатки стояли фургоны, раскрашенные яркими красками.

На самом большом из них были написаны слова, и Джим точно знал, что они означают: «Лучший цирк Джаглини». В фургончике была зеленая дверь с медным дверным молоточком, окна закрывали муслиновые занавески, а из дымохода сзади вился дым. Из окна на него широко открытыми глазами глядела женщина, но казалось, что она так задумалась, что не обращает на него внимания. Джим предположил, что это сама мадам Джаглини. Он помнил, как ее дети танцевали и махали ему руками с берега реки, и инстинктивно поднял руки, пытаясь нащупать веревку, которая привязывала его к палубе. Но он освободился от нее, как он надеялся, навсегда.

От фургона исходил чудесный запах еды. Джим не мог вспомнить, когда ел в последний раз. Когда бы это ни было, это были всего лишь крошки из карманов Ника. Пока Джим смотрел, женщина исчезла, а на ее месте появились двое маленьких детей. Джим узнал в них тех двух малышей, которые вчера сидели на руках у родителей. Они увидели мальчика, стали тыкать в него пальцами и смеяться.

Женщина открыла дверь фургона. Дети высыпали на ступеньки, хихикая и глядя на Джима.

– Пожалуйста, мэм… – начал Джим.

Если бы он не был настолько голоден, то побежал бы обратно и спрятался среди деревьев, но он чувствовал запах еды, который был сильнее и слаще всего, что он когда-либо ел.

– Я ищу работу. Нет ли у вас какой-нибудь работы для меня? – нерешительно произнес он. Тут на него нахлынули воспоминания о Нике.

«Что я наделал? – подумал он. – Что случилось с Ником?»

Но голод тут же прогнал мысли. Сначала поесть, потом думать. Так лучше.

– Я могу помочь поставить палатку. Могу чистить конюшни – будут блестеть как новенькие. И мне не нужны деньги, миссис.

– Не хочешь денег? – усмехнулась мадам Джаглини. – Никогда такого не слышала.

– Если вы будете кормить меня, миссис, – сказал Джим, и всю его уверенность как ветром сдуло, – я буду делать все.

Он поглядел на маленький фургон, и старое желание снова взыграло в душе. Как же здорово, должно быть, жить в этом зеленом фургоне с блестящим медным дверным молоточком и курящимся камином? Мальчик спрятал руки в карманы. Больше он ничего сказать не мог. С поля к фургону прибежал мальчик и замер на миг, глядя на Джима.