Домашние правила - Джоди Пиколт

Я моргаю и молча гляжу на сына. «Потому что мир несправедлив», – думаю я про себя, но Джейкобу это известно лучше, чем большинству из нас.

– Ты злишься на меня? – Он невозмутимо протягивает руку за стаканом и наливает себе немного соевого молока.

Я думаю, больше всего мне не хватает в сыне именно этого атрибута нормальности – эмпатии. Он тревожится, как бы не задеть мои чувства, не расстроить меня, но это не то глубинное сопереживание чьей-то боли. За долгие годы он научился эмпатии, как я могла бы выучить греческий, – переводя образ или ситуацию в расчетную палату своего мозга и пытаясь присоединить к ним подходящие чувства, – но так и не обрел беглости в этом языке эмоций.

Прошлой весной мы покупали в аптеке для Джейкоба одно из лекарств по рецепту, и я заметила стойку с открытками ко Дню матери.

– Мне бы хотелось, чтобы ты хоть раз купил мне такую, – сказала я.

– Зачем?

– Чтобы я знала, что ты меня любишь.

Он пожал плечами:

– Ты и так это знаешь.

– Но мне было бы приятно проснуться в День матери и, как все остальные матери в нашей стране, получить открытку от сына.

Джейкоб задумался:

– А когда День матери?

Я сказал ему и не вспоминала об этом разговоре, пока не наступило 10 мая. Спустившись в тот день на кухню, я принялась, как обычно, заваривать себе воскресный кофе и увидела прислоненный к графину с водой конверт. В нем была открытка «С Днем матери!».

На ней не было ни слов «Дорогой маме», ни подписи. К ней вообще ничего не было добавлено. Джейкоб сделал ровно то, что я сказала, и ничего больше.

В тот день я села за кухонный стол и рассмеялась. И хохотала до слез.

Теперь я смотрю на своего сына, который не смотрит на меня, и говорю:

– Нет, Джейкоб, я не сержусь на тебя.

Однажды, когда Джейкобу было семь, мы шли по проходу в магазине игрушек в Уиллистоне, и вдруг из-за торца стеллажей выскочил маленький мальчик в маске Дарта Вейдера, размахивая световым мечом. «Ба-бах, ты убит!» – крикнул он, и Джейкоб ему поверил. Он начал кричать и раскачиваться, а потом смахнул рукой игрушки с полки. Ему нужно было убедиться, что он не призрак и все еще может оказывать воздействие на этот мир. Сын крутился и махал руками, топтал сброшенные на пол коробки и убегал от меня.

Когда я поймала его в отсеке с куклами, он совершенно не контролировал себя. Я пыталась петь ему. Кричала, чтобы он отреагировал на мой голос. Но Джейкоб находился в своем маленьком мире, и успокоить его я смогла только одним способом – превратившись в одеяло, придавив его, широко раскинувшего руки и ноги, своим телом к кафельным плиткам пола.

К этому моменту была вызвана полиция по подозрению в насилии над ребенком.

Пришлось минут пятнадцать объяснять полицейским, что мой сын аутист и я не пыталась нанести ему увечье, а хотела лишь успокоить.

С тех пор я не раз задумывалась, что случилось бы, если бы Джейкоба на улице остановили полицейские, например, когда он один в воскресенье едет на велосипеде к Джесс? Как и другие родители детей-аутистов, я последовала советам интернет-форумов: в бумажнике Джейкоба лежит карточка, в которой говорится, что он аутист, и это должно объяснить служителю порядка поведение Джейкоба: скрытые аффекты, неспособность смотреть в глаза, даже реакцию «бей или беги» – все это признаки синдрома Аспергера. И тем не менее я не раз с тревогой размышляла, что произойдет, если полиция столкнется с парнем ростом шесть футов и весом сто восемьдесят пять фунтов, который явно не контролирует свои действия и при этом запускает руку в задний карман брюк? Дождутся ли они, пока он достанет свое удостоверение личности, или выстрел прозвучит раньше?

Отчасти из-за этого Джейкобу запрещено садиться за руль. Он выучил правила дорожного движения в пятнадцать лет, и я не сомневаюсь, что он будет выполнять их так, будто от этого зависит его жизнь. Но вдруг его прижмет к тротуару дорожный патруль? «Вы в курсе, что делали?» – спросит полицейский. «Вел машину», – ответит Джейкоб. И его тут же возьмут на заметку как «умника», хотя на самом деле он просто ответил на вопрос буквально.

Если полицейский поинтересуется, проезжал ли Джейкоб на красный свет, тот ответит «да», даже если это случилось полгода назад, когда этого дорожного инспектора нигде и поблизости не было.

Я воздерживаюсь от того, чтобы спрашивать сына, не выглядит ли мой зад слишком толстым в каких-нибудь джинсах, ведь он скажет правду. Полицейский же, не зная этой особенности Джейкоба, не сможет верно оценить правдивость его ответа.

Но в любом случае маловероятно, что его остановят, когда он едет на велосипеде по городу, разве что от жалости, ведь на улице такой холод.

Я уже давно перестала спрашивать Джейкоба, не хочет ли он, чтобы я его подвезла. Температура воздуха значит для него гораздо меньше, чем независимость.

Притащив корзину с выстиранным бельем в комнату Джейкоба, я кладу его сложенную одежду на кровать. Когда он вернется домой из школы, сам разложит ее, расправив воротнички и рассортировав трусы по рисункам (полосатые, однотонные, в горошек). На его столе стоит перевернутый аквариум, а под ним – подогреватель для кофейной чашки, тарелочка из фольги и тюбик моей помады. Со вздохом я приподнимаю камеру для «обкуривания» отпечатков пальцев и забираю свою помаду, очень осторожно, чтобы не сдвинуть с мест остальные вещи, установленные идеально ровно.

В комнате Джейкоба царит атомарный порядок, как на картинках из «Архитектурного дайджеста»: все на своих местах, постель аккуратно заправлена, карандаши лежат на столе под четкими прямыми углами к линиям древесного рисунка. Комната Джейкоба – это место, где энтропия гибнет.

С другой стороны, Тэо устраивает такой беспорядок, что хватает на них обоих. Мне с трудом удается пробраться через завалы грязной одежды на его ковре, и когда я ставлю корзину с бельем на кровать Тэо, что-то скрипит. Его вещи я тоже не раскладываю по местам, но это потому, что мне невыносимо видеть ящики, в беспорядке забитые одеждой, которая, и я это прекрасно помню, была аккуратно сложена мной после стирки.

Я окидываю комнату взглядом и замечаю стакан, внутри которого расцвела зеленая плесень, а рядом с ним – баночку с недоеденным йогуртом. Я ставлю их в пустую корзину, прежде чем спускаться вниз, и в приливе доброты пытаюсь придать постели сына некое подобие порядка. Я встряхиваю подушку, чтобы расправить наволочку, и вдруг на ногу мне падает пластиковая коробка.

Это игра под названием «Наруто», в ней мультяшный персонаж в стиле манга размахивает мечом.

В нее играют на приставке «Wii», а у нас такой никогда не было.

Можно спросить Тэо, откуда у него эта штука, но что-то подсказывает мне: ответ будет неприятным. Особенно после выходных, когда я узнала, что Джейкоб уходит из дому по ночам. И вчерашнего вечернего звонка учителя математики, который сообщил о вызывающем поведении Джейкоба на уроке.