Девушка из тихого омута - Анна Князева

– Ненавижу тебя!

– Взаимно, – ответила Валерия. – Давай закончим, старушка. Мне завтра рано вставать.

– Кому ты врешь, тунеядка? Дрыхнешь до часу дня, а дети – без матери.

– Они с нянями.

– За нянь платит мой муж.

– Он платит своим детям.

– Дети Егора, его наследники, живут в нашем доме. И вот что я скажу тебе, шлюшка, верни мне то, что украла.

– Не понимаю…

Марианна понизила голос:

– Знаю, что она у тебя.

– Ты ополоумела?

– Верни по-хорошему, воровка, иначе я заговорю, и всем будет плохо.

– Я тоже многое могу рассказать. Послушай, старая гусыня… – Валерия чуть слышно хихикнула: – А ведь у нас очень скоро сравняется счет.

– Что?

– Трое у тебя, и у меня тоже – трое. Слабо родить хотя бы одного своего? Твои-то все суррогатные.

– Проклинаю тебя и весь твой гнилой род, с родителями-сводниками и ублюдками малолетними! Не думай, что тебя не покарает Господь… – На этих словах Марианны послышались короткие гудки отбоя.

Лионелла мягко отступила назад и поспешила в сторону лестницы.

Новгородское княжество

XIII век

Четверо всадников миновали въезжую башню, городской воротный сторож стянул с себя шапку и бухнулся на колени, уткнувшись лицом в снег. Вот уже показались чешуйчатые кровли новгородских теремов с бахромой прозрачных сосулек, дома из бревен и боярские палаты красного камня. Рыхлый снег проваливался под конскими копытами, прохожие расступались, прижимаясь кто к воротам, кто к резному крыльцу.

Всадники въехали в теремный двор, спешились, к ним бросились дворовые, стали заводить коней под навес. Бронеслав стащил с Кудряша князя Олексу, ему на помощь бросились Степан с Вавилой.

По всему двору и в хлеву зароптали:

– Князя ранили, дружинников перебили…

– Да ну?

– Вона! Вона! Не видишь?!

– А ну брысь! – гаркнул Досифей. – Ишь! Не попурхивай!

Ратники понесли князя к терему. Старуха в алом сарафане из цареградского бархата сбежала с крыльца.

– Ох! – вскрикнула она и кинулась к князю. – Горе мне! Горе!

– Погоди голосить, княгинюшка, – сказал Досифей. – Зачем бога гневить? Сын твой жив, только в беспамятстве.

– Ранен? – Старуха припала к Олексе.

– Как не ранен… – Бронеслав подхватил князя половчее, чтобы взойти с ним на ступени. – Татары в лесу напали.

В сенях встретилась Устинья, жена князя Олексы. Увидев ее, княгиня запричитала:

– Горюшко у нас, Устя…

Устинья приказала:

– Несите князя на полати![13]

Мужские крепкие ноги затопали по деревянной лестнице наверх. По этой лестнице ходил только князь и его семейство. Теперь было не до церемоний.

Ввалившись в ложницу[14], князя уложили в постель. В тот же миг Олекса открыл глаза и спросил:

– Где она?

– Устя! – Старая княгиня подтолкнула невестку. – Муж зовет!

Устинья подошла, но Олекса будто бы не увидел ее, повел глазами и остановил свой взгляд на окне с цветными заморскими стеклышками. Потом чуть слышно сказал:

– Уйдите все…

Княгиня прошептала Устинье:

– За лекарем пошли…

Та незаметно вышла. Бронеслав двинулся вперед и встал на колени:

– Позволь, княже, остаться при тебе.

– Останься, – кивнул Олекса. – Но остальных прогони.

Сгрудившись у двери, все быстро вышли.

– Дверь притвори. – Князь пожелал встать, но, охнув, опустился на место.

Бронеслав затворил дверь и вернулся к нему. Олекса спросил:

– Ты меня нашел?

– Еще – Досифей, Степан и Вавила.

– Наши все перебиты?

– На поляне в лесу полегли. Тебя, княже, по следам в снегу отыскали в глубине леса, в избушке.

– В избу заходил?

– Ты сам вышел навстречу. Меч поднял, да, видать, сил не осталось. Упал как подкошенный.

– Крови много потерял… Кого еще видел?

– Окромя тебя – никого. Со снега подхватили, на Кудряша, и – дай Боже ходу.

– Избенку ту запомнил?

– Сложена в лапу[15] из необтесанных бревен.

– Не о том я! – повысил голос Олекса. – Дорогу, если надо, найдешь?

– Кто ж его знает… – засомневался Бронеслав. – Стоит она в глубине леса, между болотами.

– Болота теперь мерзлые.

– А я разве что говорю? Ежели велишь – отыщу.

– Потом… – Князь устало прикрыл глаза.

В палаты вошла Устинья:

– Лекарь прибыл…

* * *

Варвара подняла голову и оглядела убогое нутро избушки. В очаге булькала похлебка, у окна на лавке дремал старик-травник.

Она опустила ноги с лежанки, ступила на разбросанную по земляному полу солому и попыталась подняться, но встала только с третьего раза. Согнувшись, как старуха, одернула полотняную рубаху и отыскала свои порты, которые висели у печки. Там же был ее кожаный шлем. Она нашла сапоги и, сев на лавку, начала одеваться. Каждое движение давалось ей с трудом и отдавалось болью в груди.

Варвара замерла, когда заметила, что за окном кто-то есть. Потом подошла ближе и сквозь мутный бычий пузырь увидела белую лошадь. Схватив тулуп старика, она вышла на улицу и уткнулась в лошадиную морду:

– Юрок… Юрок, как же ты меня отыскал?

Конь жалобно фыркнул и опустил голову. Вцепившись в гриву, Варвара буквально заползла на него: закинула одну ногу и на мгновенье потеряла сознание, однако в седле удержалась. Усевшись крепче, припала к гриве коня и тронула поводья:

– Домой, Юрок… Вези меня домой.

* * *

Наутро Олекса почувствовал себя лучше и, когда жена подала ему в постель кулебяку с семгой и сорочинскую пшенную кашу с изюмом, почувствовал голод. Глядя, как он ест, Устинья подала ему ковш с киселем:

– Поговорил бы ты с Бронеславом…

– С чего это?

– Жох[16] долгоносый! Ни одной девки мимо не пропустит. Одной колечко посулит, другой монисто серебряное. Девки – дуры, долго не упираются, поплачут опосля, да и дело с концом. А то и зачинают блудить да бегать к волховным жонкам плод выводить. Хорошо, что не топиться в Ильмень-озере со стыда.