Отчаяние - Владимир Набоков

Когда я пришел в скромное, но приятное кафе, напротив которого, в скверe, бьет в лeтние вечера и как будто вертится муаровый фонтан, остроумно освeщаемый снизу разноцвeтными лампами (а теперь все было голо и тускло, и не цвeл фонтан, и в кафе толстые портьеры торжествовали побeду в классовой борьбe с бродячими сквозняками, — как я здорово пишу и, главное, спокоен, совершенно спокоен), когда я пришел, Ардалион уже там сидeл и, увидeв меня, поднял по-римски руку. Я снял перчатки, бeлое шелковое кашне и сeл рядом с Ардалионом, выложив на стол коробку дорогих папирос.

«Что скажете новенького?» — спросил Ардалион, всегда говоривший со мной шутовским тоном.

Я заказал кофе и начал примeрно так:

«Кое-что у меня для вас дeйствительно есть. Послeднее время, друг мой, меня мучит сознание, что вы погибаете. Мнe кажется, что из-за материальных невзгод и общей затхлости вашего быта талант ваш умирает, чахнет, не бьет ключом, все равно как теперь зимою не бьет цвeтной фонтан в скверe напротив».

«Спасибо за сравнение, — обиженно сказал Ардалион. — Какой ужас… хорошенькое освeщение под монпансье. Да и вообще — зачeм говорить о талантe, вы же не понимаете в искусствe ни кия».

«Мы с Лидой не раз обсуждали, — продолжал я, игнорируя его пошлое замeчание, — незавидное ваше положение. Мнe кажется, что вам слeдовало бы перемeнить атмосферу, освeжиться, набраться новых впечатлeний».

«При чем тут атмосфера», — поморщился Ардалион.

«Я считаю, что здeшняя губит вас, — значит при чем. Эти розы и персики, которыми вы украшаете столовую вашей хозяйки, эти портреты почтенных лиц, у которых вы норовите поужинать…»

«Ну уж и норовлю…»

«…все это может быть превосходно, даже гениально, но — простите за откровенность — как-то однообразно, вынужденно. Вам слeдовало бы пожить среди другой природы, в лучах солнца, — солнце друг художников. Впрочем, этот разговор вам по-видимому неинтересен. Поговорим о другом. Скажите, напримeр, как обстоит дeло с вашим участком?»

«А черт его знает. Мнe присылают какие-то письма по-нeмецки, я бы попросил вас перевести, но скучно, да и письма эти либо теряю, либо рву. Требуют кажется добавочных взносов. Лeтом возьму и построю там дом. Они уж тогда не вытянут из-под него землю. Но вы что-то говорили, дорогой, о перемeнe климата. Валяйте, — я слушаю».

«Ах зачeм же, вам это неинтересно. Я говорю резонные вещи, а вы раздражаетесь».

«Христос с вами, — с чего бы я стал раздражаться? Напротив, напротив…»

«Да нeт, зачeм же…»

«Вы, дорогой, упомянули об Италии. Жарьте дальше. Мнe нравится эта тема».

«Еще не упоминал, — сказал я со смeхом. — Но раз вы уже сказали это слово… Здeсь, между прочим, довольно уютно. Вы, говорят, временно перестали…?» — я многозначительно пощелкал себя по шеe.

«Оного больше не потребляю. Но сейчас, знаете, я бы чего-нибудь такого за компанию… Соснак из легких виноградных вин… Нeт, шучу».

«Да, не нужно, это ни к чему, меня все равно напоить невозможно. Вот, значит, какия дeла. Ох, плохо я сегодня спал… Ох-о-хох. Ужасная вещь бессонница, — продолжал я, глядя на него сквозь слезы. — Ох… Простите, раззeвался».

Ардалион, мечтательно улыбаясь, играл ложечкой. Его толстое лицо с львиной переносицей было наклонено, и рыжие вeки в бородавках рeсниц полуприкрывали его возмутительно яркие глаза. Вдруг, блеснув на меня, он сказал:

«Если бы я съeздил в Италию, то дeйствительно написал бы роскошные вещи. Из выручки за них я бы сразу погасил свой долг».

«Долг? У вас есть долги?» — спросил я насмeшливо.

«Полноте, Герман Карлович, — проговорил он, впервые кажется назвав меня по имени-отчеству, — вы же понимаете, куда я гну. Одолжите мнe сотенку, другую, и я буду молиться за вас во всeх флорентийских церквах».

«Вот вам пока что на визу, — сказал я, распахнув бумажник. — Только сдeлайте это немедленно, а то пропьете. Завтра же утром пойдите».

«Дай лапу», — сказал Ардалион.

Нeкоторое время мы оба молчали, — он от избытка малоинтересных мнe чувств, я потому, что дeло было сдeлано, говорить же было не о чем.

«Идея, — вдруг воскликнул Ардалион, — почему бы вам, дорогой, не отпустить со мной Лидку, вeдь тут тощища страшная, барынькe нужны развлечения. Я, знаете, если поeду один… Она вeдь ревнючая, — ей все будет казаться, что гдe-то нализываюсь. Право же, отпустите ее со мной на мeсяц, а?»

«Может быть, погодя приeдет, — оба приeдем, — я тоже давно мечтаю о небольшом путешествии. Ну-с, мнe нужно идти. Два кофе, — все, кажется».

На слeдующий день спозаранку — не было еще девяти — я отправился на одну из центральных станций подземной дороги и там у выхода занял стратегическую позицию. Через ровные промежутки времени из каменных нeдр вырывалась наружу очередная партия людей с портфелями — вверх по лeстницe, шаркая, топая, иногда со звяком стукался носок о металл объявления, которым какая-то фирма находит умeстным облицовывать подъем ступеней. На предпослeдней, спиной к стeнe, держа перед собою шляпу (кто был первый гениальный нищий, примeнивший шляпу к своей профессии?), нарочито сутулился пожилой оборванец. Повыше стояли, увeшанные плакатами, газетчики в шутовских фуражках. Был темный жалкий день; несмотря на гетры, у меня мерзли ноги. Наконец, ровно без пяти девять, как я и рассчитывал, появилась из глубины фигура Орловиуса. Я тотчас повернулся и медленно пошел прочь. Орловиус перегнал меня, оглянулся, оскалил свои прекрасные, но фальшивые зубы. Встрeча вышла как бы случайной, что мнe и нужно было.

«Да, по пути, — отвeтил я на его вопрос. — Хочу зайти в банк».

«Собачья погода, — сказал Орловиус, шлепая рядом со мной. — Как поживает ваша супруга?»

«Спасибо, благополучно».

«А у вас все идет хорошо?» — учтиво продолжал он.

«Не очень. Нервное настроение, бессонница, всякие пустяки, которые прежде забавляли бы меня, а теперь раздражают».

«Кушайте лимоны», — вставил Орловиус.

«Прежде забавляли бы, а теперь раздражают. Вот напримeр… — я усмeхнулся и вынул бумажник, — получил я дурацкое шантажное письмо, и оно как-то повлияло на меня. Кстати, прочтите, — курьезно».

Орловиус остановился и близко придвинул листок к очкам. Пока он читал, я рассматривал витрину, гдe торжественно и глупо бeлeли двe ванны и разные другие туалетные снаряды, — а рядом был магазин гробов, и там тоже все было торжественно и глупо.

«Однако, — сказал Орловиус. — Знаете ли вы, кто это написал?»

Я положил письмо обратно в бумажник и отвeтил, посмeиваясь:

«Да, конечно, знаю. Проходимец. Служил когда-то у знакомых. Ненормальный, даже просто безумный субъект. Вбил себe в голову, что я лишил его какого-то наслeдства, — знаете, как это бывает, — навязчивая идея, и ничeм ее не вышибешь».