Люди ПЕРЕХОДного периода - Григорий Ряжский

Одно я знал наверняка — эти двое, Пётр и Павел, ну просто никак не могли рассматриваться мною в качестве любой опасности. Правда, малая степень неопределённости ещё оставалась, но, с учётом узнанного, картина постепенно разглаживалась, и роль моих провожатых, ещё недавно бывших вполне одушевлёнными разбойниками-рецидивистами, по лучшему из миров постепенно скатывалась к устойчивому нулю. Ещё я подметил, что больше они говорили сами о себе, размышляли в общем, неконкретно, поддаваясь рефлексиям, свойственным людям, резко изменившим основные жизненные установки в силу причины, возникшей невзначай. Вероятно, по этим же самым основаниям время от времени они забывали о своей главной, чисто наставнической функции, вменённой им неизвестной мне кураторшей Магдой. И вообще, немного странно, что такую приличную оболочку, как моя, встречают не фигуры воплощения строгости, безвинности и порядка, а эти безыскусные, незатейливо устроенные и явно с сомнительным прошлым братаны.

Между тем мутноватый свет, ровный и нераздражительный для глаз, истекал отовсюду, заполняя собой пространство нашего неспешного общения, равно как и струилась ото всех видимых и невидных точек мягкая ненавязчивая тьма, не уступающая по силе неведомому источнику освещения. Судя по всему, наставники мои не соврали — правило первого дня творения работало уже в полную силу, втянув меня как полноправного обитателя надземки в первый оборот.

Такой лиричный настрой, когда самому тебе не нужно никуда спешить, да к тому же знаешь, что к тебе также никто особенно не стремится, заставил меня попытаться чуть более вдумчиво отнестись к отдельным высказываниям моих учителей, выплывающим то тут, то там в ходе нашей беседы, чтобы сделать попытку постигнуть саму их суть. Более других в эту первую нашу встречу взволновала меня тема «канальчика».

Тоннель?

Коридор?

Проход обратно?

Что он хотел нащупать?!

Не Wi-Fi, надеюсь?

И как в таком случае другие, такие, как я и все прочие, балабонят со своими параллельными круглосуточно, толпясь, как я успел услышать, возле этого самого Овала и не слезая с каналов связи?

Судя по этой случайно брошенной Пашей фразе, связь эта всё же имела место, иначе какого бы хрена он обмолвился об этом вообще, в принципе.

Краткое затишье, возникшее между нами, пока каждый из нас троих, войдя во вкус беседы, думал о своём, личном, самом сокровенном, внезапно оборвалось, когда я неожиданно задал вопрос:

— А в чём суть проблемы-то, ребят? Почему у вас самих, собственно говоря, не получилось выйти на связь с вашими параллельными, если уж вам так это надо? Может, есть то, о чём я не знаю?

— Да ты тут загадку не ищи, парень, лучше не напрягай себе лишний раз оболочку. Тут всё просто, не сложней жменьки лущёных семок, — ухмыльнулся Пётр.

— Тут как кому повезёт, — вступил в дискуссию Павел, поддержав брата. — Вопрос чисто фарта, не больше того. Вот ты, к примеру, как отлетел?

— Вообще-то я не уверен… — начал я, преодолевая собственные сомнения. — Меня неизвестный тип какой-то ножом пырнул, в лыжной шапочке, я только это и успел увидеть. Потом провал… шум вентилятора, чёрное, серое и снова, кажется, чёрное… а потом медленно стало проясняться, потихоньку, но до полного света так и не дошло, как в книжках написано про трубу, сияние и про все остальные сопутствующие дела. Да и вы, я смотрю, не вполне архангелы всё же, а какие-то чуть-чуть другие типажи, попроще. Я извиняюсь, конечно.

— Стоп, стоп, стоп! — остановил меня Пётр. — А ты, случаем, не повар из «Шиншиллы» будешь, не как его… не Герман? Не шефом кухни был там?

— Ну да, — обрадованно подтвердил я. — А вы и это знаете?

— Значит, всё же по новой приходил, — печально покачал головной оболочкой брат Пётр, — выждал время и сделал-таки своё сучье дело, отправил тебя в параллельные. Вот рыбина ненасытная, управы на неё нет, опять убивца своего подогнала, не успокоилась. А туда же, на «Бентли», понимаешь, катается, в бизнес-офисах своих умничает, бабло по белу свету туда-сюда гоняет неустанно, чтоб таких, как мы с Пашкой, в любую секунду на крючок свой поганый зацепить, обмишурить и упаковать на срок.

— Хорошо ещё, что так, — не согласился с печальным настроем брата Павел, — а ведь они могли его и дальше отправить, не в нашу местность, а… — он неопределённо кивнул куда-то влево. Но тут же передумав, кивнул направо. — И пошёл бы ты, брат, как все нормальные идут, сообразно общим правилам жизни и смерти. Туда, — он задрал голову вверх, — или сюда, — скосив зрение оболочки в направлении песчаного наста, он одновременно выдохнул ноздрями порцию пустопорожней субстанции.

— Какая рыбина? — не понял я. — Вы о чём, братья? Какой «Бентли»?

— Жаль, нас тогда уже не было рядом, — с неподдельной сокрушённостью в голосе произнёс Пётр, — а то б мы ему точно не́ дали б такое совершить, урыли б гада. Не веришь, спроси у жены, если связи с ней добьёшься, хотя вряд ли уже отловишь её теперь в этом бардаке.

— В смысле? — снова не врубился я.

— Да в том и смысле, что у себя на рабочем месте был, где ж ещё-то, зуб даю! Можно сказать, у самого края Прохода находился. Жарил-парил-недовлагал себе потихоньку, а тут… р-раз, и это самое с тобой приключилось. Сам знаешь, какое. Ну ты и завалился, и утянуло тебя, а параллельный Герка твой остался. В коматозке, скорей всего, в параличе, или как там ещё бывает. А ты, видишь, взял и выкарабкался. А Герку твоего увезли-починили-привезли, и теперь он снова трудится, у той же вытяжки вашей, с раструбом этим иерихонским, не меньше. А тебя, видно, так мощно в параллельные засосало, что даже пикнуть не успел, не то чтоб осмотреться там или очухаться. Думаю, ты даже не видал, как Герка твой на пол грохнулся. И ещё один зуб дам, что без дыхания был — чисто как ваш японский карп перед разделкой. Как там у вас блюдо это называлось в «Шиншилле» этой, не помню?

— «Карп Кои Икизукури с сакэ», — живо отреагировал я, дивясь такому знанию нижними деталей моей прошлой профессии. Я как раз в тот день собирался его приготовить. — Вы удивитесь, но карп — истинно царь-рыба, единственное существо на свете, которое не знает страха смерти и героически переносит, когда его режут ножом. Я его сначала очищаю от чешуи, вынимаю жабры и потрошу, оставляя голову. Затем кладу на блюдо и вливаю в рот несколько капель японской рисовой водки, отчего этот несчастный карп начинает судорожно раскрывать рот. В это время, если следовать традиции, все вокруг должны жизнерадостно смеяться и веселиться. А у нас в «Шиншилле» народ чаще бессистемно галдел вокруг этого бедного кои, практически уже неживого. И фоткался на камеры мобил. Но всё же это больше японское, не наше, как ни старайся соединить тех и этих. Ну а потом я делю блюдо поровну на всех присутствующих, и они съедают его в сыром виде, оттеняя вкус лимонным соком. Собственно, всё.

— Знаю, сами фоткались с Петькой у вас на палатях, но только тогда ещё не было аквариума с карпом. Вы тогда только-только открылись, вроде, но нормально ещё не разогнались, больше на неживое упор делали, на размороженное, а натуральное, типа недоношенного детёныша рябчика с фермы свежего убоя, мы, помню, уже после пробовали, когда вы с Еленой дела ваши быстрей погнали, и мы с братаном уже пересели с зарплаты на долю. Хотя сам-то ты не в курсе был, Еленочка твоя тогда верховодила и всем бытовым управляла.