Правозащитник - Артур Строгов

— Ты правда меня научишь?

— Да. Но придется потренироваться. Это твой долг.

— Согласен.

Милош просиял.

— У вас всегда будет все самое лучшее, лучшее образование, лучшие учителя… только вот станете ли вы теми, кем должны стать? И смогу ли я вырастить из вас достойных и человеколюбивых людей?

Последние слова Белосельский произнес так тихо, что дети не услышали.

Машина въехала во двор элитного дома в центре Москвы.

— Подождите здесь, — сказал Белосельский Иве и Милошу, — я должен поговорить с женой. Только пять минут.

Он поднялся на лифте, прекрасно сознавая всю серьезность положения. Он не ошибся. Елена была в ярости. Она пребывала в дурном настроении еще с утра, а как только муж ей сообщил о детях, она пришла в такую ярость, что принялась крушить вазы, украшающие гостиную.

— Так это твои дети, получается?

— Нет, послушай…

— Ты лгал мне!

— Это дети, которых я забрал из Косово.

— То есть ты хочешь их воспитывать?

— Да… и не только я… Я найму гувернантку.

— Ты принял это решение за меня? А я не согласна. Я никогда на это не соглашусь, никогда! Ты вернешь этих детей или между нами все будет кончено.

— Я женился на тебе не для того, чтобы слушать скандалы. Ты меня понять не желаешь. И вообще, мне последнее время не нравится твое поведение и отношение ко мне…

— Ах так?! Хочешь меня бросить?

— Я хочу сказать, что я сыт по горло твоими истериками и ревностью. Мне это надоело. Я купил дом. Он достаточно большой. Там всем хватит места. И Иве, и Милошу, и тебе.

— Нет! Слышишь, нет! Ты изменил мне!

Она ударила его по лицу.

— Прекрати и возьми себя в руки!

— Я все равно против. Детей этих я не приму никогда!

— Хорошо. Когда остынешь, позвони. А сейчас я не желаю с тобой разговаривать.

— Если ты уйдешь сейчас, то между нами все будет кончено.

— Елена…

— Только попробуй уйти.

Он увидел, что ярость завладела его женой с такой силой, что бесполезно ее убеждать. В таком возбужденном состоянии, в котором находилась девушка, было очевидно, что даже самые веские доводы бесполезны. И пока он спускался вниз на лифте, в нем внезапно созрело еще одно решение.

— Вы что-то быстро, шеф, — заметил Виталий.

— Я, скорее всего, разведусь, — отвечал тихо Белосельский, и уже громче прибавил:

— Ну что, дети, едем смотреть дом?

— Ура! — вскричали Милош и Ива.

Машина свернула на Лесную улицу, чтобы объехать гигантское скопление машин.

* * *

— Тебе нравится здесь, дружок? — мягко спросил Белосельский, видя, что Милош так же, как и в первый день с интересом разглядывает гигантские шкафы, немного похожие на пчелиные соты, украшающие стену гостиной.

— Какой большой дом, тут заблудиться можно…

— Не такой уж большой, а Иве нравится? Я не видел ее с утра…

— Она еще спит… я заходил к ней утром.

— Милош, — Белосельский посадил ребенка к себе на колени, — ты должен заботиться о сестре как и раньше. Помни об этом. Кстати, занятия мы начнем очень скоро, когда нам оборудуют зал. Скорее всего, у нас не будет четкого расписания, я ведь буду часто занят, постоянно в разъездах, в командировках… Я не знаю, как вас воспитывать. Наверно, это будет непросто. Кстати, немного позже вы должны с Ивой начать посещать школу, точнее, колледж, а потом институт. Я сначала думал нанять вам домашних учителей, но потом решил, что это плохо. Нельзя вести затворническую жизнь. Я постараюсь, чтобы вы забыли некоторые вещи… некоторые эпизоды из вашего прошлого. Но вы быстро освоились, почти прекрасно говорите по-русски, все понимаете, все улавливаете. Ведь от вас ничего не скроешь. Вы с Ивой смышленые дети… Удивительная вещь — детские глаза. В них отражается весь мир, все ощущения, все переживания, вся радость… Жаль, конечно, что я не могу посвящать вам много времени, но все-таки пока я могу нанять кого-нибудь, кто бы за вами присматривал здесь, в доме, пока я буду отсутствовать.

— Вы опять уезжаете, дядя?

— Ненадолго, я могу отсутствовать несколько дней, но потом обязательно вернусь. Давай только договоримся так. Как-никак вы все-таки дети и еще не вполне способны сами отвечать за себя, тем более вы несовершеннолетние. Я думаю, поступим так: вы можете спускаться к завтраку часов в девять, затем обязательный обед в два часа, ну а ужин вечером. Иногда я смогу ужинать вместе с вами. Моя femme de сharge[5] проследит, чтобы вы не остались голодными. Ну а если захотите есть, ты же знаешь где кухня…

— Конечно, дядя, хоть дом и большой, но я почти наизусть выучил его.

— Теперь насчет баловства. Давай сразу договоримся так — я сейчас говорю с тобой, как с взрослым мужчиной… ты ведь взрослый мужчина?

— Конечно.

Милош презабавно выпятил грудь и его ответ звучал вполне убедительно.

— Так вот, я знаю, что дети любят шалить, бегать, беситься. Это вполне нормально, и было бы странно запрещать это. К счастью, дом большой, и ты сам видишь, сколько у тебя в комнате игрушек, как и у Ивы. Разумеется, ты можешь с Ивой изучить все другие комнаты, потому что, как я сказал, это и ваш дом тоже. Но есть моя комната — спальня и мой кабинет. Туда лучше не ходить, просто я люблю у себя образцовый порядок и вообще в этом смысле я педантичен и щепетилен. Я очень вас прошу ничего там не трогать.

— Я все понял, дядя.

В эту минуту по винтовой лестнице спустилась Ива. На ней было превосходное модное розоватое платье, немного оголяющее изящные плечи. Волосы у Ивы были распущены, голубые невинные глаза по-прежнему смотрели с детской доверчивостью; она походила на доверчивую голубку, прилетевшую погреться у камина и поклевать съестные зернышки.

Белосельский поцеловал прелестную девочку в лоб и усадил рядом с собой.

— Тебе нравится твоя комната? Я велел, чтобы привезли много подарков и игрушек. Если не понравится в наших магазинах, я могу заказать в Париже.

— Мне все очень нравится, правда.

Ее голос звучал так мелодично и проникновенно, что ласкал слух своей неповторимой мелодией.

— Я как раз рассказывал Милошу распорядок дня, про обед и про ужин.

— Я не голодна, — искренне призналась Ива. — Можно я задам вопрос?

— Конечно.

— Я могу гулять в саду?

— Конечно, только лучше через несколько дней. Там еще кое-что нужно переделать. Садик небольшой…