Шкура неубитого мужа - Анна Михалева

А еще администраторы бегают, кричат, чтобы концерт продолжался. Чтобы для пользы следствия артисты сохраняли факт смерти Ирмы Бонд в тайне и ни-ни рассказать зрителям, а тем паче налетевшим откуда-то журналистам. Концерт кое-как продолжили, хотя выступления у всех вышли скомканными. Впрочем, всего этого Маша уже не увидела. Бес ее какой-то подхватил и потащил прочь, на улицу, подальше от всего этого кошмара. Очнулась, только когда в собственной комнатке оказалась.

Лицо горит, тело лихорадит, а рука все еще сжимает и кулон, и телефон несчастной певицы. Села на диван, заревела. Жаль было Ирму Бонд. Ужасно стыдно за себя, что думала о ней так плохо тогда, в фойе. И понятия Маша не имела, что ей делать теперь с чужими вещами. Никогда она не брала того, что ей не принадлежало. А теперь вот какая штука на коленях лежит — сокровище, словно из музея. Огромный камень переливается изнутри загадочным светом, весь в искусных золотых завитушках.

Господи! Куда же его нести?! В милицию? Так ведь кто знает, что ей за это будет. Страшно. Она в Москве чужая, даже регистрации нет. А если посадят в тюрьму по подозрению в убийстве? Продюсеру Ирминому отдать? А как его найти?

В конце концов решила: «Пусть полежит, пока не найдут убийцу, не докажут его вину стопроцентно, а уж потом отдам следователю, расскажу, как было дело. А может, судьба подкинет еще какое решение. Утро вечера мудренее».

Решить-то решила, только с этой самой ночи стало преследовать Машу чувство неотвратимой опасности. Словно кто-то занес над ее головой огромный меч и только ждет момента, чтобы отсечь ей голову. В каждом встречном она видела убийцу Ирмы Бонд, который теперь охотится за ней, Машей. Почему ей казалось, что она знает слишком много, чтобы убийца этот оставил ее в живых, она не могла ответить. Только чувствовала зло, и все.

Выступления в клубе теперь превратились в настоящую пытку. Три дня она пела с трудом, едва сдерживая дрожь во всем теле, которая и в голосе прорывалась. Правда, ребята тут же признали, что петь она стала более проникновенно. Но кому от этого легче?

Вчера немного успокоилась. Даже ночью ни разу не проснулась. И вот сегодня, пожалуйста. Двое мужиков к столику зовут. А один из них знакомый такой, словно она видела его уже где-то. Молодой, высокий, взгляд у него холодный, как у профессионального убийцы. Чего же ему не хватает, чтобы воскреснуть в ее памяти четким образом? Какой-то мелочи. Важной мелочи. Чего? Где она могла его встретить?

— Маш! Маш, а Маш! — Генка тряс ее за рукав пуховика. — Маш!

Она вздрогнула и оглянулась. Ехали в полупустом вагоне метро. Как она сюда попала, не помнит — провалы в памяти начались.

— Маш, а почему ты все-таки от Боброва-то шарахнулась? — Гена усмехнулся. — Может быть, это был твой шанс?

— Боброва? Кто это?

— Эх, ты! А еще звездой хочешь стать! — развеселившись, Вовка хлопнул ее по плечу. — Это ж известный кошелек. Многих артистов в люди вывел. У него денег — куры не клюют. И большую их часть он тратит на раскрутку неизвестных исполнителей. Многие опыты, кстати, у него удачными оказались.

— Да, вот хоть Ирма Бонд, упокой господь ее душу…

— Что?!

— Тихо ты! — Парни разом на нее навалились. — Чего ты глаза таращишь, как полоумная. Нас еще с тобой в психушку загребут.

— Ну что я такого сказал? — смутившись, промямлил Генка. — Ну, Бобров — теневой человек в шоу-бизнесе.

Дает деньги продюсерам на раскрутку исполнителей. Потом гребет откаты лопатой. Или не гребет, а греется в лучах чужой славы. По-разному говорят. Ирма Бонд — это его финансовое детище. Было…

— Ox! — Маша рухнула на свободное сиденье.

— Эй, нам выходить на следующей!

— Ребята, можно я больше никогда не буду петь в «Эллочке-людоедке»? — пролепетала она.

— Вот дура! — хохотнул Вовка. — Слушай, тебя что, смерть певицы так впечатлила? На кой хрен Боброву ее убивать? Она же ему деньги приносила. Мешками. Да и вообще, не всех подопечных Боброва обязательно убивают. Вон Алик Яковлев танцует себе в Большом, на гастроли ездит.

— Сплюнь! — шикнул на него Генка.

— Да чего с ним будет? За него импресарио всего мира передраться готовы. Он в полном шоколаде.

— Машенька, у Боброва полно клиентов из мира эстрады, все звезды, а убили только Ирму. Считай это недоразумением. В конце концов, у нее были такие знакомые… — Генка взял ее под руку и подвел к дверям.

— Ноги моей больше в «Эллочке-людоедке» не будет, — упрямо заявила Маша.

— Дело твое. В конце концов, нас уже неделю приглашают в кафе «Элвис». И платят там круче, — неожиданно согласился Генка.

— Слушай, а ведь в ресторане могли дать твой мобильник, — предположил Вовка, ткнув его в бок.

— На хрена?

— Ну, если Бобров нашей Машей заинтересовался.

Маш, ты как?

— Ни в коем случае. Я вас не кину!

— Дуреха! — вздохнул Вовка.

* * *

Потенциальный депутат Карпов Иван Петрович оказался человеком, неспособным украсить своим ликом какое-либо транспортное средство. Он был тучен и краснолиц. Но более всего его физиономию уродовали огромный лиловый нос формы больной картофелины и маленькие бегающие глазки.

— Вань, с такой мордой лучше вообще избираться инкогнито, — хохотнул Бобров, оглядев приятеля довольно пристально.

Александр в душе с ним согласился, но виду не подал.

— Да? — делано изумился обладатель лиловой картофелины, голос которого оказался до удивления высоким. — Атак?

И тут произошло худшее, что могло произойти за этот злосчастный день. Иван Карпов улыбнулся. При этом его щеки расползлись до затылка, оголив белые, явно вставные, зубы. Зрелище получилось чудовищное.

— Хм… — деликатно отвернулся сэр Доудсен.

— Я в ахере! — промямлил меценат, когда смог выдохнуть. — Ты отнимаешь хлеб у Джоконды. Знаешь, сосредоточенная грусть тебе больше к лицу.

— Ты не прав, — прекратив омерзительно улыбаться, ответил Карпов. — Главное для политика — это чарующая улыбка. Я этому три месяца на американских курсах учился. Ведь избиратели любят улыбчивых кандидатов.

— Ну… — Меценат заинтересованно посмотрел в окно, словно высматривая будущих недоумков, готовых полюбить улыбку Карпова, среди проходящих мимо ресторана мирных граждан. — Можно рассмотреть вопрос и с иной стороны. Ты грустишь о судьбах россиян, ты сосредоточен и готов сделать их жизнь лучше…

Вот Жириновский, к примеру, никогда не улыбается, да и Шандыбина я скалящегося ни разу не видел, а ведь какая у них популярность.

— Я драться, как они, не собираюсь. У них свой конек.

— Не собираешься, но будешь, — со знанием дела заявил Бобров. — Уж поверь мне.

— Прошу прощения, — наконец вступил в разговор сэр Александр. — Если не ошибаюсь, вы собираетесь выдвигать свою кандидатуру от Ивановской области (он очень гордился, что за ночь сумел изучить современную политическую конъюнктуру России). Почему бы вам не запечатлеть свой портрет на городском транспорте?