Красотки из Бель-Эйр - Кэтрин Стоун

– Вы решили продать поместье? – спросил Лео Стайлс.

– Нет. Пока нет. Я полагаю, оно еще возрастет в цене. – Когда-нибудь Уинтер продаст его, когда найдет новый дом для бесценных бобин с фильмами – целлулоидными грезами, – «Оскаров», драгоценностей и картин, которые остались единственными символическими напоминаниями о сверкающей и трагической жизни Жаклин. А до этого… – Я не хочу там жить, но хочу, чтобы за поместьем следили и охраняли его. Там есть садовники и уборщицы, но…

– Я не помню точно, какая у вас прислуга, но, вероятно, все они были рекомендованы нами. Если так, вам не нужно беспокоиться о безопасности. В любом случае, если вы хотите, я проверю. Мы можем организовать так, что счета будут проходить через нашу контору, подобную услугу мы оказываем для ряда домов в Бель-Эйр, в которых почти не живут, и ежеквартально присылать вам отчет.

– Да. Хорошо. Спасибо. – Уинтер помолчала. – В садовом пруду живут рыбки… японские золотые рыбки. На прошлой неделе ко мне приходил человек из зоомагазина в Брентвуде. Он сказал, что в пруду достаточно природного корма, но на всякий случай можно установить кормушки. Мне бы хотелось, чтобы его наняли для ежемесячной проверки рыбок и для установки кормушек. Вот его имя и номер телефона.

– Вы будете учиться в Калифорнийском университете?

– Да. Через две недели я переезжаю в квартиру на Холман-авеню. Я обязательно сообщу вам адрес и номер телефона.

Когда Уинтер закрывала входную дверь дома, руки у нее дрожали. Там внутри осталось ее детство, вместе с ее мечтами, и она оставляла их позади. В квартиру на Холман-авеню, которая находилась в двух милях от ее поместья на Белладжо, Уинтер взяла совсем немногое: только подарки Жаклин – автомобиль и серьги – и уроки, которые преподала ей жизнь.

На протяжении четырех из пяти последовавших затем лет Уинтер тщательно следовала урокам своей жизни, чуть открываясь, ослепляя, очаровывая, держа под контролем и играя в игры, которые проходили на очень безопасном расстоянии от сердца. Уинтер была признанной красавицей кампуса, известного своими красавицами и звездочками, и затмевала их всех.

Она играла и притворялась со всеми, кроме Эллисон. А один год Уинтер совсем не играла. Она помогала Эллисон в ее мужественной борьбе, молча переживая за подругу и истязая себя.

Привязываться к людям опасно. Люди тебя бросают. Эти слова терзали Уинтер, когда та наблюдала, как Эллисон пытается вернуться к прежней жизни. Она перенесла на лучшую подругу свои несчастья! Но нет, Эллисон была защищена ореолом любви. Она выжила, а затем расцвела, полюбив Дэна и открыв в себе чудесные новые таланты, заменившие разлетевшиеся вдребезги мечты.

Пропустив год, Уинтер вернулась в университет, надеясь, что ее собственный разочаровывающий поиск новой мечты окажется более плодотворным, чем в первые два года. Она внимательно изучила список курсов для старших студентов, решительно отметая курсы по драматическому искусству, театру и изящным искусствам и тщательно вникая во все остальные.

Ее ничто не заинтересовало, ничто не привлекло, ничто не заглушило непрестанный шепот в сердце, который говорил ей, что она актриса, что она должна играть, несмотря ни на что. К черту Лоренса Карлайла!

Уинтер все еще во что бы то ни стало хотела стать актрисой. В тот вечер, совершая последнюю сентиментальную прогулку по кампусу, она ждала знака от священных аудиторий, знака, которого не дождалась за пять лет.

Прогулка привела Уинтер в Сад скульптур, к ярким, сапфировой синевы глазам, которые заставили ее забыть об игре, к глазам, которые заставили ее заговорить о чудесах. Эти сапфировые глаза сказали ей: «В следующий раз».

Уинтер сидела в машине в конце круговой подъездной дорожки и смотрела на дом. Войти внутрь она не может. Ключи от входной двери в столе, в ее квартире… но в следующий раз она их захватит.

В следующий раз.

Ей придется все рассказать Марку – о маленькой нелюбимой девочке, которая до сих пор существует, о ее печальной матери, об отце, которого она ненавидит, о ее мечтах. Ей придется рассказать Марку все, потому что на меньшее он не согласится. Выбора у нее нет.

А если этого окажется слишком много, если Марк не захочет слушать ее секреты, если они и его заставят отвернуться от нее…

Уинтер содрогнулась. «Люди тебя бросают».

Марк приехал в восемь вечера в пятницу. Поцеловал вместо приветствия, и с этого момента до полудня воскресенья они с Уинтер обитали в мире любви и страсти, их личном мире без границ, их чувственном мире, где нет времени.

В воскресный полдень Уинтер, поцеловав Марка, обольстительно прошептала:

– Заявления.

– Ах да, – так же шепотом ответил Марк. – И ты можешь мне помочь?

– Конечно. Я умею печатать.

Пока Марк раскладывал на кухонном столе нуждающиеся в доработке заявления, Уинтер изучала брошюры. В каждой из них расхваливалась соответствующая программа стажировки, обещавшая великолепные образовательные возможности, прекрасный профессорско-преподавательский состав, широкую исследовательскую базу, оборудованные по последнему слову техники клиники.

– Очень похоже на рекламные проспекты «Клаб мед», правда? – после нескольких минут пристального изучения спросила Уинтер.

– Да.

Марк улыбнулся. Цветные брошюры изобиловали фотографиями врачей в белоснежных одеяниях и сложного оборудования интенсивной терапии, а не фотографиями парусников, рассекающих волны в белых барашках пены, ослепительных прибрежных отелей и отдыхающих, с улыбкой попивающих коктейли.

– Как ты будешь выбирать билет в свое путешествие на всю жизнь? – спросила Уинтер, придерживаясь терминологии отдыха, такой далекой от реальности, но забавной для Марка. – Все заявляют, что они лучшие.

– Они и есть лучшие, – спокойно согласился Марк. Он подавал заявления на стажировку только в самые перспективные больницы страны.

– О! – Уинтер одобрительно улыбнулась. – А есть лучшая из лучших?

– Это зависит от того, с кем ты говоришь и какой меркой меришь. Уже много лет Массачусетская центральная больница, похоже, возглавляет большинство беспристрастных списков.

– Значит, вот куда ты собираешься? В Бостон?

– Хотелось бы. Если возьмут.

– Возьмут.

Уинтер еще раз просмотрела десять брошюр, подтвердила для себя то, что поняла, и сказала:

– Ты подаешь заявления только по программам Восточного побережья.

– Да.

Марк принял это решение уже несколько месяцев назад, потому что никогда не жил на Восточном побережье, потому что Массачусетская больница была лучшей и потому что до появления Уинтер планировать было очень легко.

За последние несколько дней Марк не раз задумывался о подаче заявления в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, в отделение этого университета в Сан-Франциско, в Стэнфордский университет, в Вашингтонский, подошла бы любая из лучших стажировок. Если принимать во внимание только время, чувства и ответственность, то все едино – путешествие одиночки, которое невозможно ни с кем разделить и которое чревато опасностью, если попытаться.