О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов - Диоген Лаэртский

Некоторые законы его представляются превосходными: например, кто не кормит родителей, наказуется бесчестьем; кто растратит отцовское имущество – также; кто празден, на того всякий желающий вправе за это подать в суд. Впрочем, Лисий в речи против Никида говорит, что последний закон издан Драконтом. Солон же запретил говорить в собрании продажным распутникам.

Далее, Солон сократил награды за гимнастические состязания, положив 500 драхм за победу в Олимпии, 700 драхм – на Истме и соответственно в других местах: нехорошо, говорил он, излишествовать в таких наградах, когда столько есть граждан, павших в бою, чьих детей надо кормить и воспитывать на народный счет. Оттого-то и явилось столько прекрасных и благородных воинов, как Полизел, как Кинегир, как Каллимах, как все марафонские бойцы, как Гармодий, и Аристогитон, и Мильтиад, и тысячи других. Гимнастические же борцы и в учении недешевы, и в успехе небезопасны, и венцы принимают за победу не столько над неприятелем, сколько над отечеством; в старости же они, по Еврипидову слову,

это и имел в виду Солон, когда поощрял их столь сдержанно.

Превосходен и такой его закон: опекуну над сиротами на матери их не жениться; ближайшему после сирот наследнику опекуном не быть. И такие: камнерезу не оставлять у себя отпечатков резанных им печатей; кто выколет глаз одноглазому, тому за это выколоть оба глаза; чего не клал, того не бери[65], а иначе смерть; архонту, если его застанут пьяным, наказание – смерть.

Песни Гомера он предписал читать перед народом по порядку: где остановится один чтец, там начинать другому; и этим Солон больше прояснил Гомера, чем Писистрат[66] (как утверждает Диевхид в V книге «О Мегарах»), – главным образом в тех стихах, где говорится: «Но мужей, населяющих град велелепный, Афины…»[67] и далее.

Солон впервые назвал тридцатый день месяца старым и новым[68]. Он первый завел собрания девяти архонтов для собеседований (как говорит Аполлодор во II книге «О законодателях»). А когда начались раздоры, он не примкнул ни к городской стороне, ни к равнинной, ни к приморской[69].

Он говорил, что слово есть образ дела; что царь лишь тот, кто всех сильней; что законы подобны паутине: если в них попадается бессильный и легкий, они выдержат, если большой – он разорвет их и вырвется. Он говорил, что молчание скрепляет речи, а своевременность скрепляет молчание. Те, кто в силе у тираннов, говорил он, подобны камешкам при счете: как камешек означает то большее число, то меньшее, так они при тираннах оказываются то в величии и блеске, то в презрении. На вопрос, почему он не установил закона против отцеубийц, он ответил: «Чтобы он не понадобился». На вопрос, как изжить преступления среди людей, он ответил: «Нужно, чтобы пострадавшим и непострадавшим было одинаково тяжело» – и добавил: «От богатства родится пресыщение, от пресыщения – спесь».

Афинянам он присоветовал считать дни по лунным месяцам. Феспиду он воспретил представлять трагедии, полагая, что притворство пагубно; и когда Писистрат сам себя изранил[70], Солон сказал: «Это у него от трагедий!»

Заветы его людям Аполлодор в книге «О философских школах» передает так: «Прекрасным и добрым верь больше, чем поклявшимся. Не лги. Пекись о важном. Заводить друзей не спеши, а заведши не бросай. Прежде чем приказывать, научись повиноваться. Не советуй угодное, советуй лучшее. Ум твой вожатый. С дурными не общайся. Богам – почет, родителям – честь». Говорят, когда Мимнерм написал:

то Солон побранил его так:

Из песен ему принадлежит такая:

Бесспорные его писания – это законы, речи к народу, наставления самому себе, элегические стихи о Саламине и об Афинском правлении, в которых 5000 строк, ямбы и эподы.

На изваянии его надпись такая:

Расцвет его приходится на 46-ю олимпиаду, в 3-й год которой он был архонтом в Афинах (по словам Сосикрата); тогда он и издал свои законы. Скончался же он на Кипре, прожив восемьдесят лет, и завещал ближним отвезти его останки на Саламин и пеплом развеять по всему краю. Оттого и Кратин в «Хиронах» говорит от его лица:

Есть и у нас эпиграмма в названной книге «Все размеры», где я писал о смерти всех знаменитых людей всеми размерами и ритмами, как в эпиграммах, так и в песенных стихах:

Изречение его, говорят, было: «Ничего слишком!»