Алтарь Святовита - Алексей Борисов

Уже через час, вымытый, в чистой одежде псковчанин сидел в каюте кеча и восстанавливал потраченные нервы медовухой, слушая анекдоты, рассказываемые дядей самолвинской княжны. Не каждый день тебе зачитывают смертный приговор, может, оттого и шла медуха как кисель. Настоящий же Саелас отсыпался в своей каморке, положив под голову относительно новую рубаху, холщовые штаны и почти не ношенные карбатины. Пустая фляга валялась рядом, а девица легкого поведения давно уже убежала. Золотарю снились сны, где он гулял по полю, усеянному цветами, вдыхая ароматы медовицы и чабреца, недоступные ему в настоящей жизни. Травма головы, полученная в детстве, лишила его обоняния. Видение было прекрасно, и Саелас улыбался, шмыгая носом во сне.

Местность, где Серебрянка вливается в Сож, когда-то лежала нетронутой. Одна бескрайняя пуща, принявшая в себя крохотные озерца посреди тысяч болот, которые незаметно, год за годом, заволакивала трясина. Прошли столетия, перед тем как стал наступать лес. Сперва появились карликовые сосенки, которые с трудом удерживались на кочках в трясине. Они появлялись и исчезали, но постепенно болото крепло, высыхало, и вскоре могучие еловые исполины стали править в этой земле. А потом пришли люди и внесли свою лепту. Высокие деревья превратились в крепкие дома, а на освободившихся землях заколосились рожь. Не зря старики утверждают, что всему свое время; вот и здесь настало время перемен, потому как истинное дитя природы ― человек, не может довольствоваться только прошлым. В деревне Свиртила стоял колокольный перезвон. По случаю открытия нового храма из Смоленска прибыл сам Ермоген, прихвативший с собой церковный хор и знаменитого на все княжество звонаря Герасима. Помимо представителей церкви, в качестве приглашенных гостей присутствовали: Рысенок, Савелий и парочка бояр, ближайших соседей по реке. Рота почетного караула отряда «Меркурий» выстроилась в две шеренги по обе стороны от красной ковровой дорожки, воздвигнув из копий с флажками арку, под которой проследовал Ермоген со священнослужителями. В этот момент грянул хор, под аккомпанемент двенадцати колоколов. Пели «Славься».

По окончании гимна почетный караул поставил копья вертикально, четко развернулся и сделал три шага в разные от дорожки стороны, под барабанную дробь. Как только барабан замолк, витязи повернули направо, стукнули древками копий о мощенный камнем двор и промаршировали к воротам церкви. На этом светская часть мероприятия была закончена. Ермоген освятил храм, отслужил молебен и уединился в келье, дабы отдохнуть от трудов праведных и переодеть облачение. По протоколу ему еще предстояло встретиться с воинами, посетить общую столовую и казарму, после чего путь лежал в хорошо известное ему место, крепость у камня, где его поджидал византиец. Спустя полчаса в дверь кельи постучал Иннокентий и, дождавшись разрешения войти, известил смоленского епископа, что меркурьевцы собрались.

Выйдя за ворота храма, священники три раза перекрестились на крест купола, поклонились и сели в крытую повозку, чем-то напоминающую фиакр девятнадцатого столетия, любезно предоставленную Евстафием.

– С возрастом начинаешь ценить комфорт, Иннокентий, ― с упреком самому себе сказал Ермоген. ― А ведь совсем недавно я мог за день пройти два десятка верст, и краюха хлеба с засохшей луковицей были для меня даром Божьим.

– Времена меняются, а с ними и люди.

– Наверно, ты прав. Но знаешь, я счастлив. Посмотри вокруг, ― Ермоген отодвинул шторку, прикрывающую окошко, ― люди стали жить лучше, в каждом доме печь, на Пасху из этой деревни доставили шесть сотен яиц. У каждой семьи большой огород, а их поля? Ты видел, какие у них поля?

– К великому сожалению, это только здесь. В остальных местах гораздо хуже. Люди теряют веру, снова собираются по лесам, возрождают капища. Празднуют языческие праздники наравне с церковными.

– Знаю. Но это ― наша особенность. Должно пройти время. Поверь мне, более набожного народа ― нет на всем белом свете.

В этот момент возок остановился, кучер открыл дверцу и откинул лесенку. Епископ оказался во внутреннем дворике казармы. Прямоугольное здание из красного кирпича, деревянных надстроек, темно-бордовой черепичной крышей возвышалось на два этажа и выглядело одновременно красивым и каким-то по-военному мрачным. С правой и левой стороны к казарме примыкали конюшни, построенные как стороны трапеции, соединявшиеся с трехметровой стеной, правда, до конца не достроенной. Вход в казарму защищало крыльцо с крутым лестничным подъемом, не дававшее с ходу выбить дверь тараном, украшенное двумя флагами и иконой Георгия Победоносца. На вымощенной камнем площадке перед ступеньками стоял Свиртил, сверкая на солнце отполированными до блеска латами в окружении десяти командиров.

Ермоген перекрестил воинов, грозно взглянул на мужичка, в спешке убирающего строительный мусор у стены, поклонился иконе, еще раз сотворил крест и зашел в здание. Смотреть особо было нечего. Первый этаж состоял из длинного коридора и трех больших комнат, включавших в себя: кухню, столовую, оружейную. Две большие печи отапливали все помещение. Второй этаж был разделен на пять комнат, сообщающихся между собой также коридором, только, в отличие от нижнего этажа, выходящим на противоположную от двора сторону. Комнаты были оборудованы деревянными настилами, но судя по постельным принадлежностям, в казарме ночевало далеко не все воинство. Данная особенность от внимательного взгляда епископа не ускользнула, и он улыбнулся. Оно и понятно, пришлые литвины успели пережениться, следовательно, ночи проводили в своих семьях. Но не это обрадовало Ермогена, а то, что воины теперь были крепко привязаны к земле. Спустившись по второй лестнице через кухню, делегация оказалась в подвальном помещении. Здесь хранились запасы продовольствия с дежурившим у дверей мордастым котом. Зверюга был непонятной, серо-рыжей масти с короткими кисточками на кончиках ушей и слишком крупным, даже для вскормленного на сметане домашнего питомца. Но самое интересное, что рыжие пятна на спине отчетливо напоминали шестиконечный крест.

– А это кто? ― спросил Ермоген у Свиртила.

– Это? Да я не знаю, дети в лесу зимой нашли, сюда принесли. Теперь Е… ентот кот кладовую стережет.

Зверюга сверкнул глазами, подкрался к епископу, присел, обнюхал натертый жиром сапог и, лизнув его, прошмыгнул на выход. С кухни, куда он побежал, раздалось не то мурлыканье, не то рычание и голос стряпухи: