Школьные годы - Георгий Полонский

же? Каждый день идет из трубы за окном дым, на столе лежат тетради, а в них — серые, дремучие мысли.

Казалось бы, простой вопрос. Почему Гоголь объединил повесть «Тарас Бульба» и «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» в одном сборнике «Миргород»? И вот перед ней лежат ответы, не первоклассников, нет, шестого класса.

«Гоголь объединил их в один зборник для сровнения». (Какая безграмотность! Два.)

«Гоголь написал свои повести, чтобы помочь крестьянам, он сравнивает свою жизнь с жизнью декабристов». (Ерунда, но хоть о декабристах помнит. Три с минусом.)

«В этих повестях есть сходство, потому что Миргород — это город, а Иван Иванович и Иван Никифорович в этом городе живут, а также и в «Тарасе Бульбе» действие происходит на Украине». (Два.)

«Гоголь объединил свои повести для того, чтобы лучше понять, чем же они отличаются друг от друга». (А для чего понять? Три.)

«Эти повести похожи своими героями. Тарас Бульба носил такой же костюм, как Иван Иванович и Иван Никифорович. Тарас был хорошим другом и Иван Иванович с Иваном Никифоровичем тоже были хорошими друзьями». (Неужели? Чушь! Два.)

«Место и значение сборника «Миргород» в творческом росте Гоголя и в истории русской прозы. (Никогда не списывай!..) Я думаю, сходство этих повестей в том, что люди хотели добиться правды. Ведь когда свинья Ивана Ивановича унесла прошение Ивана Никифоровича и тот запросил милости судьи не то, чтобы судья походатайствовал о его просьбе… Однако запорожцы не только за правду боролись, но и за свободу». (Видишь, у самой лучше получилось. Надо следить за грамотным построением фраз! Четыре с минусом.)

Чем она занята?

Уже минуло восемь. Темно. Дождь, бесконечный дождь за окном. Зябко, скучно, пусто. Казалось бы, ей должны были дать выговор, обвинить в профессиональной непригодности, наконец уволить. Нет, работайте, работайте, Марина Львовна, молодцом… Почему никто над ней не смеется? Даже мама, противница педагогического института, — мама всерьез расспрашивает за ужином и завтраком о том, что было в школе вчера и что будет сегодня. На двери, как и прежде, висит выпускаемая для нее отцом стенгазета. «Марина, руки надо мыть до, а не после обеда… Закрыв за собой дверь, проверь, не оставила ли ты там ключи… Купил «От Чернышевского к Плеханову», советую прочитать». Они относятся к ней так, будто она Мариночка, и не видят или не хотят сказать, что видят неинтересную, загнанную Марину Львовну. Одна, совсем одна!

Руки помыла, чай выпила, дверь закрыла. Тетради. Все ли здесь? Все. Здравствуйте, ребята. Классная работа. К доске. Предложение для разбора. «Теплый дождь, падающий на смолистые почки оживающих растений, нежно касался коры». Записали? Причастия, прилагательные. Пушкин, романтизм, причастия. Билеты я завтра распространю. До свиданья, Ирина Васильевна. Эллочка, до свидания. Пальто надела. Тетрадки положила. Трамвай, троллейбус. Дым из трубы. Мама, папина стенгазета… И опять. Руки помыла, чай выпила, дверь закрыла. Теплый дождь, падающий на смолистые почки оживающих растений, нежно касался коры. В магазинах появились красивые нейлоновые куртки. Купили новый шкаф. Протек потолок в коридоре. Приходили письма от друзей… Но что она могла им написать? Как хочется зареветь! Как поняла, что сеять «разумное, доброе, вечное» в данную почву она не сможет? Одно и есть утешение, что жизнь полосатая. Авось придет счастливая полоса. Страдать и надеяться, мучиться и находить. Но нельзя же только мучиться!

Почто печалится в несчастья человек?

Великодушия не надобно лишаться;

Когда веселый век, как сладкий сон, протек.

Пройдет печаль, и дни веселы возвратятся, —

ее Поэт смотрел на жизнь с философским спокойствием.

ИРИНА ВАСИЛЬЕВНА. АХ, ИРИНА ВАСИЛЬЕВНА!

Все началось с того, что завуч завела толстую тетрадь в коленкоровом переплете. «Смусина Марина Львовна. Начата в 1970/71 учебном году» — наклеила она на коленкор белый квадратик бумаги с выходными данными. Потом разлиновала поля, разграфила страницы — старая, еще институтская привычка к аккуратности — и задумалась. Умная, интеллигентная ведь Марина Львовна девушка, а зачем-то хочется ей выглядеть легкомысленной. Может быть, примета времени? Уж чего-чего, а красить двери она, видите ли, сумеет. Еще тогда, летом, Ирина Васильевна решила взять над Мариной Львовной шефство. Только не спешить, дать время осмотреться, прийти в себя. Трудно, очень трудно будет ей в школе.

Ирина Васильевна захлопнула тетрадь и стала собираться домой. Безобразие, учебный год только начался, а она уже опять засиделась дотемна. Составить для себя расписание и неукоснительно ему следовать. Не-у-кос-нительно.

Она накинула плащ, поправила перед зеркалом шляпку и через гулкий, пустой коридор поспешила к выходу.

Каждый день в кабинет завуча непрерывно заходили люди: учителя, товарищи из районо, технички, и почти каждый день среди этой толкотни там подолгу сидела Марина. Она спорила с Ириной Васильевной, не соглашалась ни с одним ее рассуждением.

— Нельзя задавать ребятам больших вопросов без предварительной подготовки. Надо либо задавать их на дом, либо выяснять на уроках по частям, иначе занятия непосильны для учащихся восьмого класса, — советовала Ирина Васильевна.

— Нет, я не хочу механически разделять на части неделимое. Я не хочу специально посвящать урок связи украинских повестей Гоголя с фольклором или одному лишь объяснению социально-бытовых истоков характера Евгения Онегина. Я хочу сразу показать им весь удивительный, неповторимый мир повестей Гоголя, открыть всего Пушкина, всего Лермонтова, — парировала Марина.

— Но как же это возможно: всего Гоголя сразу?

— Как? Ирина Васильевна, я ведь не имею в виду все его повести. Я имею в виду мир его мыслей. Цель урока определяет тема. Мне не нужна другая, утилитарная цель. Сегодня фольклор, завтра реализм — это в, конце концов, скучно. Нет, у меня свой путь.

— Да, Марина Львовна, вы, конечно, правы. В нашей работе нет единственного, узаконенного пути. Путей много. Но все-таки. На доске опять черт те что начертили.

— Неправда!

— Вы говорите, урок — это спектакль. Хорошо. Но спектакль должен быть продуман.

— Нет! Я имею в виду нечто другое, возвышенное. Может быть, я в чем-то ошибаюсь. Конечно, безусловно, я ошибаюсь. Но я импровизирую, экспериментирую. Каждый — разное, каждому — разное. Я пытаюсь…

Как всегда, понять было уже ничего невозможно, и, наконец, отчаявшись (как она все-таки нетерпима), завуч решила дать Марине тетрадь, на которой было написано «Смусина Марина Львовна». Такие тетради Ирина Васильевна, оказывается, вела на каждого учителя. Ей так было удобней: посещая уроки, формулировать свои замечания, выводы, предложения, а потом, когда нужно, вынуть из шкафа свои записи и посмотреть, к чему