Луки и арбалеты в бою - Григорий Панченко

Иногда случается так, что интересная и нужная информация обнаруживается как раз там, где ее меньше всего ожидаешь найти. Кроме того, бывает так, что крупные открытия или же просто дельные мысли подают иногда не маститые ученые, а люди, которые, казалось бы, весьма далеки от данного вопроса, но зато очень наблюдательны и обладают логическим мышлением, а главное – упорством в достижении цели. Иллюстрацией к тому может послужить один замечательный отрывок из книги Иоганна Петера Эккермана «Разговоры с Гете» (Эккерман в течение долгих лет был секретарем великого немецкого поэта Иоганна Вольфганга Гете). Здесь как раз идет очень подробный и обстоятельный разговор о луке. Приведем этот отрывок почти целиком:

«…Кстати, скажите мне, милейший, как вы с Дулэном проводите долгие часы в полях и в лесах?

– Находим какую-нибудь уединенную поляну и стреляем из лука, – отвечал я.

– Что ж, это, наверное, приятное занятие, – заметил Гете.

– Просто замечательное, оно помогает избавиться от всех земных недомоганий.

– Но скажите, ради Бога, – продолжал Гете, – как вам удалось здесь, в Веймаре, обзавестись луком и стрелами?

– Что касается стрел, я привез образец еще из Брабанта в тысяча восемьсот четырнадцатом году. Там из лука стреляют все кому не лень. Даже в самом захудалом городишке имеется „общество лучников“. Как немцы ходят на кегельбан, так они собираются в какой-нибудь харчевне – обычно это бывает уже под вечер – и стреляют из лука; я с превеликим удовольствием наблюдал за их упражнениями. Это все были рослые люди, и, натягивая тетиву, они принимали удивительно живописные позы. Великолепно развитая мускулатура и меткость глаза тоже исключительная! Как правило, они стреляют с расстояния в шестьдесят-восемьдесят шагов по бумажной мишени, прилепленной к стене из сырой глины, стреляют быстро друг за другом и стрелы оставляют в стене. Из пятнадцати стрел пять нередко торчали в центре бумажного круга размером с талер, а остальные вблизи от него. Выстрелив по разу, каждый вытаскивал свою стрелу из мягкой стенки, и все начиналось сначала. Я до того увлекся стрельбой из лука, что мечтал ввести ее в Германии… Я не раз приценивался к луку, но меньше чем за двадцать франков никто мне его не уступал, а откуда было взять такую уйму денег бедному фельдъегерю? Пришлось мне ограничиться стрелой, компонентом наиболее важным и высокохудожественным, которую я приобрел в Брюсселе на фабрике за один франк и вместе с чертежом привез на родину в качестве единственного трофея…

Самое лучшее в этой стрельбе, – сказал я, – то, что она равномерно развивает тело и требует равномерного приложения всех сил. Левая рука, держащая лук, вытянута и напряжена, – главное, чтобы она не дрогнула. Правая, что держит стрелу и натягивает тетиву, должна быть не менее сильной. Ноги крепко уперты в землю, так как служат надежной опорой верхней части туловища. Глаз впивается в цель, мускулы шеи и затылка напряжены до предела. А какую радость испытываешь, когда стрела, свистя, вонзится в вожделенную цель! По-моему, ни одно физическое упражнение не может сравниться с этим.

– Для наших гимнастических заведений, – сказал Гете, – это было бы самое подходящее дело. А там, глядишь, лет через двадцать в Германии окажутся тысячи отличных стрелков… Итак, из Бравы привезли одну стрелу? Я бы хотел на нее глянуть.

– Она куда-то задевалась, – отвечал я, – но так хорошо сохранилась у меня в памяти, что мне удалось ее восстановить, и даже вместо одной целую дюжину. Это оказалось не очень просто, много я делал тщетных попыток, много раз ошибался, но, наверное, именно поэтому и многому научился. Первая трудность – сделать стержень стрелы так, чтобы он был прямым и не согнулся от времени, далее, сделать его легким, но крепким, иначе он разлетится, натолкнувшись на твердое тело. В качестве материала я брал тополь, потом сосну, потом березу, но все это оказалось непригодным, то есть было не тем, чем должно было быть. Затем я испробовал липу; отпилив для этой надобности кусок от прямого стройного ствола, я наконец нашел то, что искал. Липовый стержень благодаря очень тонким волокнам был легок и прочен. Теперь его надо было снабдить роговым наконечником; тут выяснилось, что не всякий рог мне годится и что резать надо из самой сердцевины, дабы его не расплющило при ударе о твердое тело. Но всего труднее было – так как это требовало наибольшей сноровки – приделать к стреле оперение. И сколько же я над ним мудрил, сколько перепортил материала, прежде чем мне это удалось!

Воспитание детей и подростков из благородных сословий по немецкой гравюре XVI в. В число „подобающих навыков“ входит и умение стрелять из лука, а заодно и надевать на него тетиву

– Перья ведь, кажется, не защемляют в стержне, а приклеивают, – сказал Гете.

– Да, – отвечал я, – причем накрепко и очень тщательно, так, чтобы казалось, будто они из него прорастают. Клей тоже выбрать непросто. Я убедился, что самое лучшее – это рыбий клей; сначала его вымочить в воде, потом подлить немного спирта и, держа над горячими углями, растворить до студенистого состояния. Да и перья не все пригодны для этой цели. Хороши маховые перья любой крупной птицы, но я считаю, что еще лучше красные из павлиньего крыла, большие перья индюка, не говоря уж о крепких, красивых перьях орла или дрофы.

– …Но скажите, где же вы наконец раздобыли лук?

– Сам смастерил, и даже не один, а несколько. Поначалу я опять-таки немало намучился. Потом стал советоваться со столярами и каретниками, перепробовал все виды древесных пород, у нас имеющихся, и наконец добился неплохого результата. При выборе древесины необходимо все время помнить, что лук должен легко натягиваться, быстро и сильно распрямляться, сохранив свою упругость. Для первой попытки я взял ясень, прямой, без сучков, ствол десятилетнего деревца толщиной в руку. Но, обрабатывая его, наткнулся на сердцевину, рыхлую и одновременно грубую, словом, для моей цели непригодную. Тогда мне посоветовали взять ствол, достаточно толстый для того, чтобы расклинить его на четыре части.

– Расклинить? – переспросил Гете. – А что это значит?

– Это технический термин каретников, – отвечал я, – и значит, собственно, „расщеплять“, но с помощью клина, забиваемого во всю длину ствола. Если ствол прямой, вернее, если его волокна идут прямо вверх, то и отдельные куски будут прямыми и, безусловно, годными для лука. Из искривленного ствола, поскольку клин идет по направлению волокон, никакого лука не сделаешь.

– А что, если распилить ствол на четыре куска? Ведь каждый из них обязательно будет прямым.

– Да, но если ствол хоть немного искривлен, пила перережет волокна, и для лука этот материал уже не сгодится.

– Понимаю, – сказал Гете, – такой лук неизбежно сломается. Но рассказывайте дальше. Мне очень интересно.

– Итак, – продолжал я, – второй лук я смастерил из куска расклиненного ясеня. На тыльной стороне этого лука ни одно волоконце не было повреждено, он был прочен и крепок, но, увы, натягивался не легко, а, напротив, очень туго. „Вы, наверное, взяли кусок ясеня-семенника, – сказал мне каретник, – а это самая неподатливая древесина, испробуйте-ка вязкий ясень, из тех, что растут под Хопфгартеном и Циммерном, и дело у вас пойдет на лад“. Из разговора с ним я узнал, что ясень ясеню рознь и что одна и та же древесная порода дает разную древесину, в зависимости от места и почвы, на которой произрастало дерево. Узнал я также, что эттерсбергская древесина не ценится как поделочный лесоматериал, тогда как древесина из окрестностей Норы славится своей прочностью, почему веймарские извозчики и стараются чинить свои экипажи в Норе. В ходе дальнейших своих усилий я уже и сам заприметил, что у деревьев, растущих на северных склонах, древесина тверже, а волокна располагаются прямее, чем у тех, что растут на южных. Да оно и понятно: на затененной северной стороне молодое дерево жадно тянется вверх, к солнцу, к свету, и волокна конечно же распрямляются. К тому же затененное местоположение способствует образованию более тонких волокон; мне это бросилось в глаза на деревьях, которые растут не в лесу, а свободно, так что одна их сторона постоянно подвержена воздействию солнца, другая же всегда остается в тени. Когда такой ствол лежит перед нами распиленный на куски, мы видим, что его сердцевина находится не посередке, а смещена к одной стороне. Происходит же это оттого, что годовые кольца с южной стороны ствола, постоянно согреваемой солнцем, развиваются сильнее, а значит, становятся шире. Поэтому, когда столяру или каретнику нужна прочная, но тонкая древесина, они обычно предпочитают брать северную, или, как они выражаются, „зимнюю“, сторону ствола.