Кладезь Погибших Сюжетов, или Марш генератов - Джаспер Ффорде

— По-моему, о них все равно будут писать. А что, если отпиливать им рога, а самих отправлять в книги о пони?

— Я этого не слышал, — с каменным лицом ответил Перкинс. — У нас тут имеются и драконы. Иногда по ночам их слышно, когда ветер с их стороны. Когда — если — Пеллинор поймает Искомую Зверь, ее тоже определят сюда. Надеюсь, куда-нибудь в глушь. Осторожно, не вляпайтесь в орочье дерьмо. Вы ведь потусторонница?

— До мозга костей.

— Кто-нибудь догадывается, что утконосы и морские коньки — вымышленные?

— Правда?

— Конечно. Не думаете же вы, что такие странные животные получились случайно? Кстати, как вам мисс Хэвишем?

— Она мне очень нравится.

— Как и всем нам. Сдается мне, мы ей тоже нравимся, только она виду не подает.

Мы подошли к одной из башен во внутреннем дворе замка, и Перкинс толкнул дверь. За ней оказались кабинет и лаборатория. Одна стенка была сплошь заставлена стеклянными банками с заключенными в них существами всех форм и размеров, а на столе лежал частично препарированный граммазит. В желудке у него находились полупереваренные слова, почти разложившиеся на буквы.

— Не могу до конца понять, как это у них получается, — сказал Перкинс, тыкая в труп шпателем. — Вы знакомы с Матиасом?

Я огляделась, но не увидела никого, кроме гнедого коня с лоснящимися боками. Конь смотрел на меня, я — на него, но в комнате больше никого не было. И тут до меня дошло.

— Доброе утро, Матиас, — сказала я как можно вежливее. — Я — Четверг Нонетот.

Перкинс громко рассмеялся, конь ржанул и ответил глубоким баритоном:

— Счастлив познакомиться с вами, мадам. Позвольте мне еще некоторое время отягощать вас своим присутствием?

Я кивнула, и конь вернулся к каким-то замысловатым заметкам, которые он делал в гроссбухе, лежавшем на полу. То и дело он останавливался, погружал перо, прикрепленное к копыту, в чернильницу и писал крупным каллиграфическим почерком.

— Это гуигнгнм? — спросила я. — Тоже из «Путешествий Гулливера»?

Перкинс кивнул.

— В шестьдесят третьем Матиас, его кобыла и двое йеху привлекались в качестве консультантов для ремейка Пьера Булле «Планета обезьян».

— Луи Арагон некогда сказал, — заявил Матиас, — что воображение гения обеспечивает кретинов идеями на двадцать лет вперед.

— Вряд ли можно считать Булле кретином, Матиас, — возразил Перкинс, — и к тому же ты опять в своем репертуаре: «Вольтер сказал так-то, Бодлер заметил то-то…» Иногда мне кажется, что ты просто… просто…

Он осекся, подыскивая нужное слово.

— Не да Винчи ли говорил, — услужливо подсказал конь, — что любой, кто цитирует авторов, использует их память, но не интеллект?

— Именно, — ответил сокрушенный Перкинс. — Именно это я и собирался сказать.

— Tempora mutantur, et nos mutamur in illis,[28]— пробормотал конь, задумчиво глядя в потолок.

— Это лишний раз доказывает, до какой степени ты работаешь на публику, — не сдавался Перкинс. — Как кто ни придет, всегда одно и то же!

— Должен же кто-то возвысить голос в этой ничтожной дыре, — ответил Матиас. — А если ты еще раз назовешь меня псевдоэрудированным непарнокопытным, я больно укушу тебя за задницу.

Перкинс и конь гневно уставились друг на друга.

— Вы сказали, что здесь есть пара гуингнгмов? — встряла я, надеясь разрядить обстановку.

— Моя партнерша, моя любовь, моя кобыла сейчас в Оксфорде, — объяснил конь. — Изучает политологию в колледже Олл-Соулз и подрабатывает изложением устных преданий.

— Что? — переспросила я, не понимая, где может найти работу говорящая лошадь.

— Рассказывает анекдоты о говорящих лошадях, — объяснил Матиас, передернувшись от возмущения. — Надеюсь, вы слышали анекдот о говорящей лошади в пабе?

— Давно, — ответила я.

— Неудивительно, — надменно ответил конь. — Она очень занята своими исследованиями. Когда у нее кончаются деньги, она выдает новый анекдот. Думаю, сейчас она представляет анекдот о говорящей лошади и волкодаве.

Это было правдой. Безотказэн щегольнул упомянутым опусом на конкурсе талантов в «Счастливом кальмаре». Понятно, почему анекдоты ходят кругами: это просто персонажи делают очередной обход со своей устной традицией. Мне в голову пришла еще одна мысль.

— А вы не думаете, что она слишком заметна? Лошадь-то в Оксфорде?

— Вы не представляете, насколько рассеянны некоторые преподаватели, — фыркнул Перкинс. — Где, по-вашему, хряк Наполеон[29]изучал марксизм? На беконной фабрике Харриса?

— А другие студенты не жалуются?

— Разумеется! Наполеона исключили.

— За вонь?

— Нет. За мошенничество. Ладно, идемте. Я держу Минотавра в подземелье. Вы хорошо знаете легенду?

— Конечно, — ответила я. — Это получеловек-полубык, сын жены царя Миноса, Пасифаи.

— В точку, — хихикнул он. — У таблоидов был радостный день: «Критская царица и бык! Дитя тайной любви!» Мы построили копию Лабиринта, чтобы содержать его, но Общество чудовищного гуманизма настояло на предварительном его обследовании двумя их представителями.

— И что?

— Это было больше двенадцати лет назад. Думаю, они до сих пор там бродят. Минотавра я держу вот здесь.

Он открыл дверь, которая вела в сводчатую комнату под старым залом. Там было темно, воняло гнилыми костями и потом.

— Эй, а вы ее запираете? — спросила я, пока мои глаза привыкали к полумраку.

— Естественно! — ответил Перкинс, кивая в сторону висящего на крюке большого ключа. — Я что, по-вашему, идиот?

Когда мои зрачки адаптировались к недостатку света, я разглядела ржавую железную решетку, отгораживавшую заднюю часть комнаты. В центре помещалась дверь, запертая на нелепо огромный висячий замок.

— Не подходите слишком близко, — предупредил Перкинс, снимая с полки большое стальное ведро. — Я почти пять лет кормил его йогуртом, и, честно говоря, такая диета ему поднадоела.

— Йогуртом?

— С отрубями. Знаете ли, кормить его древнегреческими девственницами слишком дорого.

— Но разве Тесей не убил его? — спросила я, когда в глубине подвала зашевелилась какая-то темная тень и послышался глухой рык.

Мне сделалось очень неуютно, даже несмотря на решетку.

— В общем, да — ответил Перкинс, наливая в ведро йогурт, — но злонамеренные генераты вытащили его из издания сорок четвертого года «Греческих мифов» Грейвза и сбросили на Сталинград. Хорошо, один бдительный агент беллетриции сообразил, что творится, и мы забрали чудовище. С тех пор оно здесь и сидит.