Сквозь три строя - Ривка Рабинович

Папа согласился взять на себя заведование магазином, хотя в прошлом никогда не занимался торговлей продуктами. Он думал, что советская система торговли подобна той, к которой он привык, и понятия не имел, какие препятствия помешают ему стать советским торговым работником.

Он был назначен заведующим и единственным работником магазина. Товар ему привозили в виде целых туш скота из бойни. Туши взвешивались целиком – это называлось «живым весом», хотя трудно представить себе что-то менее живое. Папа должен был расписываться за получение определенного количества килограммов в «живом весе». Затем нужно было подготовить товар к продаже.

Любой торговец мясом знает, что не все части мясной туши равноценны, есть дорогие и дешевые, есть кости, ноги и т. п. Но начальники из отдела снабжения не хотели утруждать себя такими «мелочами» и установили единую цену, хотя и допускали определенную степень «гибкости» в процессе продажи.

Папа тяжело трудился несколько дней, рубил целые туши на куски, пригодные для продажи. Когда рубишь, то, как известно, щепки летят. Начальники игнорировали эти неизбежные производственные потери: они были уверены, что продавец, обвешивая покупателей, сумеет не только покрыть потери, но и унести домой приличный кусок мяса. Папа же, верный своим принципам честной торговли, старался собрать все обрезки и крошки в мешочки, чтобы показать начальству в конце месяца, если окажется, что продано меньше мяса, чем было получено.

Настоящие беды начались сразу после открытия магазина. Каждый «кто есть кто» в райцентре пришел посмотреть на диво – первый коммерческий магазин. Большие начальники из райкома и райисполкома приходили с женами, выбирали самые лучшие куски мяса и после того, как товар уже был взвешен и завернут, заявляли: «Сегодня у меня нет денег, принесу после получки, запиши, сколько я должен». Папа был в растерянности, не знал, что делать, ведь продажа в кредит не входила в его полномочия. Он обратился к своему начальству из отдела снабжения, и там ему сказали: «Невозможно отказать такому лицу, как Иван Петрович, первый секретарь райкома!» Таких Иванов Петровичей оказалось довольно-таки много…

Проходили дни, и ни один из высокопоставленных должников не спешил погасить свой долг. Вместо этого они требовали дать им еще мяса. Когда папа робко напоминал им о долге, они говорили: «Ой, совсем забыл! Принесу тебе деньги за обе покупки вместе!»

Прошел месяц, и в конце его оказалось, что папе не только не причитается зарплата, но за ним еще числится долг за недостачу – около пятисот рублей. Это была значительная сумма для людей, не получающих никаких доходов. Было ясно, что папа совершенно лишен качеств, нужных для работы в советской торговле – умения обвешивать покупателей и подкупать начальников. Слово «торговля» в его понимании имело другой смысл – честное посредничество между поставщиком и потребителем, без обмана и «комбинаций». Он отказался от чести называться «директором магазина» и уволился. Так закончилась карьера папы в советской торговой системе.

За весь месяц работы в магазине папа не принес домой ни грамма мяса, ни единой косточки.

Долг в размере пятисот рублей был тяжелым ударом по нашим скудным ресурсам, но не было иного выхода, нужно было уплатить его. Чтобы было понятнее, как семья справилась с этим, расскажу историю об американской помощи.

В первую зиму нашей ссылки мама написала письмо своему брату Якову в США – тому, который гостил у нас летом 1939 года и чуть ли не застрял в Латвии из-за начала второй мировой войны. Единственному ее брату, который был еще в живых.

Кто не жил под советской властью, тот не поймет, какой опасностью была чревата «переписка с заграницей»: она подводила пишущего под подозрение в шпионаже. Многие советские граждане потеряли связь с зарубежными родственниками, потому что боялись писать им. Мама пошла на этот риск, полагая, что дальше этого места нас уже не вышлют. Получив ответ, она попросила брата о помощи. Нужно было делать это очень осторожно, не жалуясь на трудности жизни и не описывая наше подлинное положение.

Дядя Яков понял, что сестра нуждается, и стал переводить ей двести долларов ежемесячно через центральный банк. Власти не прибегли к санкциям против этой переписки, потому что рады были получать доллары. Беда заключалась в том, что курс обмена долларов на рубли был просто смехотворным: власти установили его произвольно, без всякого учета реальной ценности валюты. По этому курсу, который держался много лет, доллар стоил шестьдесят копеек; сумма, которую мы получали после обмена, сто двадцать рублей, почти не влияла на наше материальное положение.

Позднее помощь дяди Якова превратилась в важный элемент нашего существования – но об этом речь впереди. Пока же, после короткой торговой карьеры папы, сумма ежемесячной помощи, с добавлением суммы, полученной от продажи папиных часов, пошла на погашение долга.

Зима 1943-44 годов была крайне тяжелой – для нас и для всей страны. Было ясно, что война вступила в решающую стадию. За лето немцы укрепили свои позиции; в их руках было более половины европейской части СССР, включая Украину, Белоруссию, прибалтийские республики и северную часть Кавказа. Предполагалось, что летом они возобновят попытку захватить Москву.

Электричества у нас в поселке не было, но были радиопередачи, которые переводились из Парабели по проводам. По мнению властей, без электричества сельские жители могут обойтись, но без пропаганды – никоим образом. Во всех избах были установлены черные «тарелки»; их называли репродукторами. Репродукторы воспроизводили передачи, которые транслировались из Москвы в областной центр Томск, оттуда – по районным центрам, а из них – по мелким населенным пунктам. Новости из Москвы были бодрыми по тону. Каждая сводка заканчивалась лозунгом: «Враг будет разбит, победа будет за нами!»

Новые песни о войне, появившиеся в то время, волнуют меня по сей день. Несмотря на строжайший контроль над каждым написанным словом, поэты и композиторы военного времени умели создавать песни, зажигавшие сердца. Под звуки этих песен я росла и взрослела, с ними смеялась и плакала, они врезались в память навсегда.

У нас в доме царила жестокая нужда. Продолжительное недоедание подтачивало не только тело, но и душу; я не думала ни о чем другом, кроме еды. В голове рождались всякие фантазии. Так, например, я придумала такой сюжет: с саней колхозного обоза, везущего мешки с мукой с мельницы, прямо возле нашей избы сваливается один мешок, а колхозники, сидящие на передних санях, не замечают этого. Я нахожу этот мешок, втаскиваю его в избу, мама варит кашу для всех, и мы наедаемся досыта!

Разумеется, это была лишь фантазия. Зимой невозможно что-то стащить с полей, все покрыто снегом. В конце зимы пришел неминуемый конец всем нашим запасам. Не было продуктов, и нечего было продать. Единственной вещью, которую можно было бы продать, была кожаная куртка Иосифа, но никто из колхозников не хотел ее купить.

Это утро я никогда не забуду. Все мы, за исключением Иосифа, который был на работе в Парабели, лежали в кроватях. Мама, которая всегда вставала первой и затопляла плиту, на этот раз не встала. Незачем было вставать, нечего было варить. Не было сил.