Море лунного света - Джулиана Маклейн

знал даже, в какой она больнице. Каждый раз, когда я звонил домой, никто не отвечал.

Я выскочил из аэропорта, поймал такси и поехал домой. Как только машина въехала во двор, я расплатился с водителем и вышел, но подождал, пока он уедет, прежде чем направиться к двери.

Остановившись на мгновение, я осмотрелся. Все, что я знал, изменилось. Вокруг не было ни души. Сарай с инструментами выглядел так, будто вот-вот опрокинется. Ржавая старая бочка была доверху полна стоячей воды, широко открытая дверь застекленной веранды хлопала о стену при каждом порыве ветра. В стороне валялась груда прошлогодних веток, ожидавшая, когда ее сожгут.

Проглотив горькое чувство страха при одной только мысли о том, чтобы подняться по этой лестнице, я вместо этого обошел дом, чтобы посмотреть, не стоит ли во дворе отцовский грузовик.

А вот и он. Еще более старый и обшарпанный, чем я помнил. Значит, отец дома? А Ба?

Хватит тормозить. Мне нужно было выяснить, что с тетей Линн, поэтому я открыл заднюю дверь и без стука вошел на кухню.

В доме было тихо. Я поставил сумку, снял куртку и повесил ее на вешалку.

– Есть тут кто?

Никто не ответил, так что я прошел в переднюю гостиную, но обнаружил, что она пуста. Шторы были задернуты, и во всех комнатах было темно. Меня немного затошнило от запаха переполненных пепельниц и от вида неровной, покрытой табачными пятнами краски на стенах.

Бедная тетя Линн! Нельзя было оставаться в стороне так долго. Господи, мне нужно было увидеть ее. Я должен был сказать, как я благодарен за ее присутствие в моей жизни. Мне нужно было, чтобы она знала, что она изменила все. Она совершила настоящее чудо.

– Эй?

Ответа снова не было, поэтому я тяжело поднялся по лестнице. У меня свело живот, когда запахи старого дома заставили меня вспомнить, как мать кричала на нас с братом за то, что мы шумели в гостиной, пока отец спал пьяным сном на диване. Она не хотела, чтобы мы его будили, потому что он неизменно винил ее в криках и шуме, а она совершала смертный грех, осмеливаясь с ним спорить, и ситуация накалялась. Со временем мы на горьком опыте научились вести себя так, чтобы нас никто не слышал. В основном чтобы защитить маму, а не себя.

Все спальни наверху были пусты, кровати не заправлены. Я нашел комнату тети Линн в конце коридора, такую же захламленную и грязную, как и остальные. Это стало неожиданностью, потому что она всегда была опрятным человеком. Вероятно, она была слишком слаба после химиотерапии, чтобы следить за порядком в этом мрачном заброшенном доме.

Мое сердце сжалось в раскаянии, и я сел на край ее кровати. Я не должен был слушать, когда она говорила, что все в порядке. Я должен был приехать домой, чтобы лично в этом убедиться, тем более что в глубине души я знал, что отец и бабушка – та еще компания.

Я понял, что намеренно не думал об этом, пытаясь сунуть голову в песок и эгоистично гнаться за лучшей жизнью. Я хотел этого ради самого себя, но – в свою защиту – вместе с тем надеялся, что тетя Линн будет мной гордиться. И я хотел заработать достаточно денег, чтобы обеспечить ее. Я часто мечтал перевезти ее в ее собственную квартиру, где бы она ни захотела жить. Может, в Нью-Джерси, неподалеку от меня, и потом на Манхэттене. Лишь бы она не болела. Я не думал, что потеряю ее так скоро. Раньше, чем закончу то, что начал.

Я взглянул на часы. Было уже за полдень. Мне нужно было срочно узнать, куда увезли тетю Линн, и как можно скорее отправиться к ней.

В этот момент во двор въехала машина. Я вскочил на ноги, метнулся к окну и выглянул наружу. Отец и бабушка вылезли из старой «Тойоты Камри» тети Линн. Они закрыли дверцы машины и зашагали по ступенькам переднего крыльца.

К тому времени, как они вошли, я уже был на полпути вниз по лестнице. Увидев меня, они остановились.

– Смотрите, кого к нам принесло, – сказал отец.

Бабушка нахмурилась. Меня поразило, до чего она постарела с тех пор, как я в последний раз приезжал к ней в гости. Стала худой и хрупкой, как скелет. И бледной.

– Ты опоздал, – добавил отец. – Она умерла. Сегодня утром.

Его слова были как выстрел пушечным ядром, все стены в доме содрогнулись. Я схватился за перила лестницы.

– Что?

– Ты меня слышал, – ответил он.

Меня будто ударили под дых. Я не мог поверить, что это правда. Этого просто не могло быть.

– Почему мне никто не позвонил? Я бы приехал. Я мог приехать… – Я смотрел на них обоих, ожидая объяснений.

Отец проигнорировал меня и побрел на кухню. Я спустился до конца, услышал, как открывается холодильник и как откручивается крышка бутылки с пивом. Как пробка падает мимо ведра и приземляется на грязный линолеум.

Все это я слушал в полном оцепенении. Бабушка швырнула сумку на столик в прихожей и поплелась в темную гостиную. Я пошел за ней и раздвинул шторы, а она опустилась в кресло, закурила сигарету, глубоко затянулась и долго смаковала, прежде чем заговорить.

– Я сказала ему позвонить тебе, – скрипучим голосом пробормотала она, – но ты же знаешь, какой он.

– Не смей говорить обо мне так, будто меня тут нет! – крикнул отец из кухни. Мы с Ба ничего не ответили, потому что оба знали, что лучше не возражать.

Чувствуя себя совершенно разбитым, я рухнул на диван, согнулся и запустил руки в волосы.

– Что случилось? Я думал, с ней все в порядке…

– Сначала так и было, – ответила Ба. – Говорили, у нее ремиссия, но потом она подцепила какую-то инфекцию. У нее была пневмония.

Я заставил себя поднять глаза, они горели от слез, с которыми я боролся изо всех сил. Я не мог позволить себе плакать. Только не здесь, не на глазах моего отца, который мог войти в любую минуту.

– Она сильно мучилась?

Бабушка отвела взгляд.

– Она мучилась. По крайней мере, морфия для нее не жалели. Так что даже если бы ты вчера приехал, она бы этого не поняла.

Я жмурился и раскачивался взад-вперед в отчаянной попытке справиться с горем. Я не мог позволить ему выйти наружу. Не здесь. Господи, о господи. Почему? Мое сердце разрывалось.

– Это неправильно, когда родители переживают детей, – сказала Ба. – Несправедливо. Она была такой