Крестная дочь - Андрей Троицкий

Теперь идти стало легче, будто второе дыхание открылось. Следы шин на сухой земле даже с полудохлым фонарем видны неплохо.

Ночь близилась к концу, на востоке, над горизонтом появилась серое едва заметное свечение, которое все росло, меняя краски. Это медленно приближался рассветный час. Панова, больше не сбившись с пути, вышла на окраину то ли деревни, то ли поселка. Вдоль единственной улицы торчало несколько столбов с перекладинами наверху, но проводов почему-то не видно. Ни одно окно не светилось, даже собаки не лаяли. Пахло гарью только что отгоревшего пожара. Пошатываясь от усталости, Лена подошла ко второму с края дому, отступив с дороги, постучала костяшками пальцев в низкое окно. Тишина. И тихий шорох шагов. Дрогнула марлевая занавеска, за стеклом показалось дочерна загорелое женское лицо.

– Кого черт пригнал? – спросила хозяйка по-русски.

– Это… Это меня… Пригнал.

Панова хотела сказать еще что-то, но вместо этого села на землю. Лямка рюкзака свалилась с плеча. Панова уткнулась лицом в раскрытые ладони и хотела заплакать, когда где-то на другом конце улице глухо ударил винтовочный выстрел. Какой-то человек прокричал что-то коротко и неразборчиво, видно, выругался. Ударил новый выстрел, за ним другой, тонким голосом завыла женщина.

Чья-то горячая и сухая, как птичья лапка рука, рука ухватила Панову за шиворот пиджака и шею. Поставила на ноги, сграбастала за плечо и поволокла куда-то в темноту.

Майор Девяткин появился в фирмы «Вектор» за четверть часа до назначенного времени. Он предъявил удостоверение двум мордоворотам из службы охраны, скучавшим за стойкой у входной двери, и пешком поднялся на третий этаж, хотя лифт был свободен. Пробежался по коридору, прибавил обороты и на второй космической скорости проскочил приемную Олейника. Секретарь, приоткрыв рот, успела привстать с кресла и снова села, когда дверь в кабинет генерального директора уже захлопнулась за посетителем, лицо которого она даже не успела разглядеть.

Олейник, не ожидавший раннего визита, сидя в кресле за столом, разглядывал фотографии некоего Олега Славина, убитого в баре «Али-Баба», переворачивал страницы его паспорта и транспортных накладных. По документам Славин привез в Москву из Ташкента два контейнера с изделиями народных промыслов. Контейнеры помещены на один из подмосковных таможенных терминалов и, как только пройдут очистку, окажутся у получателя, фирмы «Арт – Импекс», какой-нибудь однодневки, созданной конкретно под эту поставку. Сколько дури привез в Москву этот Славин – неизвестно, но мелочью он давно не занимается.

Славин… У этого черта паспортов на разные имена – пара дюжин, какое из записанных в них имен настоящее, возможно, не знал сам покойный. Он начинал рядовым сбытчиком, работал в Москве на крупных дискотеках и в кабаках для богемы, потом надолго исчез, изредка появлялся в столице, снова уходил на дно. Теперь он дослужился до курьера, доставлявшего в Москву крупные партии дури из Средней Азии, имел от десяти до пятнадцати процентов с каждой поставки.

Когда дверь открылась, хозяин кабинета поспешно захлопнул папку с бумагами, сунув ее в железный ящик стола, повернул ключ в замке и поднялся, разглядывая разрумянившуюся физиономию посетителя. А этот мент шустрый, явился раньше, словно хотел застать хозяина врасплох. Девяткин остановился перед столом, раскрыл удостоверение перед носом Олейника и, не дожидаясь приглашения, уселся за стол для посетителей.

Уже через минуту в кабинет постучали и напротив гостя устроился человек в строгом синем костюме и ярком галстуке. Кудрявые темные волосы, напомаженные какой-то блестящей дрянью, отливали синевой.

– Позвольте представить: мой адвокат Михаил Семенович Рувинский, – сказал Олейник. – Беседы с представителями закона я веду в его присутствии.

– Ничего не имею против, – кивнул Девяткин и посмотрел на юриста так выразительно, что тот вжал голову в плечи, словно ожидал удара по макушке. – Сразу скажу: это не допрос. Не будет ни протокола, ни записи на пленку. Просто доверительная беседа. Для начала объясню ситуацию, чтобы вы не подумали, будто я хочу устроить вам какую-то неприятность.

Девяткин откашлялся и, стараясь объясняться кратко, изложил суть дела. Убили поэтессу Волгину, пожилую женщину. В последние годы жизни поэтессы с ней сблизилась, точнее, втерлась в доверие некая журналистка Елена Панова. У покойной пропали золотые безделушки, камушками, в частности, два браслеты с сапфирами и крупными бриллиантами, изготовленные фирмой Фаберже. Следствие полагает, что Панова с летчиком-инструктором Зубовым вылетели на самолете Тобаго, борт номер такой-то, в тренировочный полет и бесследно пропали. Парочку и самолет ищут уже третий день, но на удачу мало шансов.

Пропажу самолета и корыстное убийство Волгиной следствие никак не связывало до того момента, когда составили более или менее точную опись пропавших из квартиры вещей, и, прикинув приблизительную стоимость похищенного, схватились за голову. Речь идет о больших деньгах, настолько больших, что ради них стоит рискнут многим. Между тем Панова по уши в долгах, после развода с мужем, преуспевающим бизнесменом, состоятельным человеком, она прочно селе на мель, наделала долгов. И кредиторы уже давно проявляют нетерпение. Вот вам мотив убийства.

У Зубова проблем еще больше. Как только он ушел из большой авиации, появились денежные затруднения. Зубов привык жить прилично: полеты за границу, хорошая зарплата, всякие там премии и прочее. И вдруг – пинок под зад, и он на улице. Зубов долго ищет и с трудом находит работу инструктора в частной летной школе. Ему до чертей, до колек в печенке надоел неустроенный быт, так называемая «работа», которую он в глубине души презирает. Накопились долги. И вдруг появляется Панова, бойкая молодая женщина, делает летчику предложение, от которого он не может отказаться. Панова хочет, избежав огласки, вылететь из страны на любительском самолете Тобаго.

Теперь следствие готово предъявить этой барышне обвинение в убийстве. А пилота Зубова Леонида Ивановича подозревают в соучастии в этом дерзком преступлении. Исчезнувший самолет принадлежит Олейнику, Зубов – его старый приятель. Поэтому Девяткин пришел именно сюда. Любая информация, мелочь, пустяк, может оказаться полезной для следствия.

– Дело дерьмовое, – добавил Девяткин и замолчал.

Он вывалил груду информации. Рассказал то, о чем не стоило говорить. Наверняка Олейник захочет с кем-то поделиться этой информацией, разумеется, по телефону. Или получить совет дельного человека. Интересно, кому позвонит Сергей Николаевич. В оперативно-техническом отделе городские телефоны Олейника поставили на прослушку, не дожидаясь решения судьи по этому вопросу. Впрочем, к судье Девяткин не ходил. Техники – нормальные парни, а не формалисты, для которых закорючка и печать на бумажке важнее реальной оперативной обстановки. И Девяткин не формалист. На этом точка.

– Убийцу мы, если уж взялись, все равно достанем, – пообещал Девяткин. – Но любая помощь, самая скромная, в таком деле неоценима.

– Помилуйте, Леня – и вдруг соучастник убийства какой-то старушки, – Олейник, помрачнев, покачал головой. – Кто угодно, только не он. Из корыстных побуждений он не станет…