Рождество в Куинси - Девни Перри

class="p1">Я высушилась и обернула полотенце вокруг тела, затем провела расчёской по волосам, прежде чем закрутить их в узел. Когда я вышла из ванной, я ожидала увидеть свой номер пустым.

Но он был там. Все сто восемьдесят три сантиметра великолепного мужчины, держащего в руках две белые керамические кружки. Я любила гостиницу «Элоиза», но им действительно стоит поставить кофеварки в номерах.

— Я подумал, что ты захочешь, — он протянул кружку.

Я хотела повернуть время вспять. Ну, не полностью. Я не хотела забывать поцелуй с Остином.

— Спасибо.

Я взяла кружку, пока его взгляд прослеживал моё тело. Моё обнажённое тело прикрывало лишь белое банное полотенце.

Правильнее всего было бы одеться и поговорить об этом далеко-далеко от кровати, которая, казалось, становилась больше каждый раз, когда мы оставались вдвоём в этом номере. Вместо этого я опустила подбородок и проглотила комок в горле.

— О прошлой ночи… — сказала я в то же время, когда Остин сказал: — Мне жаль, что я поцеловал тебя.

Я моргнула, и мои глаза метнулись к его глазам.

— Что?

— Прости, что поцеловал тебя.

Он не выглядел сожалеющим. На его губах была небольшая улыбка, а Остин никогда не улыбался мне. Никогда. Только прошлой ночью, как и сейчас. Эти карие глаза были темнее, чем обычно. Казалось, он ничуть не смутился и не расстроился, увидев меня только что принявшей душ и в полотенце.

— Ты поцеловал меня? Я думала, что я поцеловала тебя.

— Нет.

— Но я поцеловала тебя в ответ.

— Да.

Что, чёрт возьми, происходило? Я никогда больше не буду пить. Очевидно, некоторые женщины рождаются способными к рациональному мышлению после двух ночей распивается алкоголя. Не я.

Остин встал напротив меня, его взгляд метался между моими глазами и моим ртом.

— Почему? — прошептала я. — Почему ты меня поцеловал?

Он повернулся и поставил свою кружку на тумбочку, затем пересёк номер. Он не касался меня, но стоял близко, всего в паре десятков сантиметров.

— Ты сказала вчера, что ты мне не нравишься. Но это неправда. Ты мне нравишься. Ты всегда мне нравилась. И я думаю, я просто… Я ослабил бдительность. Мне жаль.

У меня отвисла челюсть.

— Жаль?

— Я не хочу причинять тебе неудобства.

— Неудобства?

Я говорила, как попугай. Похмельный попугай.

Он кивнул.

— Это было непрофессионально.

— Непрофессионально?

— Ты моя клиентка, Клео.

— Но ты хотел меня поцеловать.

— Да.

Остин хотел меня поцеловать. Ну, и что, блять, мне делать с этой информацией?

Моя голова была в нескольких секундах от того, чтобы взорваться, как в тот раз, когда я уронила мешок с мукой в пекарне, и всё это взлетело в воздух в виде белого облака.

Итак, не я сделала шаг к Остину. Он был инициатором поцелуя. Мой мозг начал перестраиваться, и детали прошлой ночи прояснились сквозь винный туман. Остин коснулся моего лица. Он прикоснулся к моей щеке. Он был тем, кто наклонился ближе.

И вот он здесь, извиняется за это. Сожалеет об этом.

— Давай забудем, что это вообще произошло.

Я поставила кружку с кофе на подставку для телевизора и наклонилась, чтобы открыть ящик для одежды. Я зажала пару трусиков в кулаке и спрятала лифчик в футболку, затем достала пару джинсов.

— Клео…

Остин вздохнул, пока я стояла, прижимая одежду к груди.

— Всё в порядке.

— Нет, не в порядке.

— Пожалуйста, Остин. Не надо. Я и так чувствую себя неловко. Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя виноватым.

Я слабо улыбнулась ему, готовая убежать и провести Рождество, заперевшись в ванной отеля. Но он остановил меня своим следующим предложением.

— Я не чувствую себя виноватым.

— А? — мой рот открылся. — Не чувствуешь?

— Я никогда не буду чувствовать себя виноватым за то, что поцеловал тебя.

Я моргнула. Если я и была в замешательстве, то, хотя бы, измученное выражение его лица заставило меня почувствовать, что я не единственная, кто пытается разобраться в этом.

— Я не понимаю.

— Я тоже, — пробормотал он, проводя рукой по челюсти. — Послушай, ты мне нравишься.

— Ты уже говорил это.

Остин шагнул вперёд, сокращая расстояние, которое я оставила между нами.

— Я знаю, что не являюсь твоим любимчиком и что временами я был засранцем, большую часть времени, но я больше не могу притворяться. Мне жаль, что я так с тобой обращался. Искренне жаль. Ты этого не заслужила. Я не горжусь этим.

Пуф. Мой мозг просто пуф.

— Ты мне нравишься, Клео.

Это должно быть сон, потому что, если я нравлюсь Остину, я растаю в лужу. Хорошо, что на мне было это полотенце, чтобы всё вытереть.

— Мне жаль, что поцеловал тебя.

Он поднял руку и прикоснулся к моей щеке, как прошлой ночью. Электрический звон вырвал воздух из моих легких, и я прильнула к его прикосновению.

— А мне нет, — прошептала я.

— Нет?

— Нет, — я покачала головой.

— Ты ненавидишь меня?

— Иногда, — призналась я.

Это вызвало у меня улыбку во весь рот, ровные белые зубы и всё такое. Статус лужи был неминуем.

— Что происходит?

Взгляд Остина упал на мои губы.

— Я снова тебя целую.

— Оу, — вздохнула я, когда его шёпот коснулся моей щеки.

Затем его рот оказался рядом, нависнув над моим, прежде чем он опустил поцелуй на уголок моего рта. Потом ещё один. И ещё. Он покрывал мои губы поцелуями, пока я не наклонилась, и одежда в моих руках не упала на мои босые ноги.

Руки Остина обхватили меня, и он прижал меня к своему телу. Нежные поцелуи исчезли, и он прижался своими губами к моим. Я открылась, позволяя его языку проникнуть внутрь. Его вкус взорвался на моём языке, и я застонала, обхватив руками его широкие плечи, чтобы крепко прижать его к себе.

Святые угодники, Остин целовал меня. И, Боже мой, он был хорош в этом. Мои ноги задрожали, и я крепче ухватилась за его плечи, прежде чем мои колени успели бы подкоситься.

Остин оторвал свой рот и прижался лбом к моему.

— Чего ты хочешь?

— Тебя. Я всегда хотела тебя.

Он отодвинулся назад, его брови сошлись вместе.

— Правда?

— Да ладно, — я хихикнула. — Ты должен был знать, что я была увлечена тобой с того дня, как мой отец привёл тебя в «Крошки».

— У тебя на щеке было пятно шоколада, а пальцы были фиолетовыми.

В тот день я готовила черничные пирожные, и как только Остин вошёл в дверь, я укорила себя за то, что не надела перчатки. Мне было так стыдно, что он увидел меня с фиолетовыми пальцами.

— Ты был таким грубым.