Южное лето (Читать на Севере) - Михаил Жванецкий

Уже записали?.. Ну и что?

Такой день хороший и погода прекрасная, и жара, плавай, загорай.

Здоровье нужно укреплять.

Зачем нам по 250 грамм водочки, селёдочка с картошечкой, редисочкой, икоркой на холодное, борщом украинским со сметанкой и чесночком на первое и, пожалуй, и какое-то такое свиное отбивное на второе…

Тогда уже и мороженое с вареньем…

Нет, нет! Не пойдёт. Вычёркивайте всё!

Значит, из холодного: вычеркните по 300 грамм водочки с огурчиком солёным! Салатик, помидорки солёные, селёдочку с луком, картошечку горячую с укропом, да, редисочку вычёркивайте с борщом и сметаной, рыбу жареную с пюре и мороженое, да, и томатный сок со льдом.

Всё вычёркивайте.

Мы идём плавать, купаться и загорать…

Что значит, принесли?

Унесите по 350 грамм водочки, томатный сок со льдом, селёдочку с горячей картошкой, редисочкой, салатиком, унесите борщ горячий в горшочке со сметаной и пампушечками с чесночком. Немедленно заберите жареную скумбрию с пюре и солёным помидорчиком. Уберите по отбивной. Унесите также хлеб свежий белый горячий с хрустящей корочкой. Масло сливочное со льдом, икру из синеньких и капусточку квашеную с сахаром.

Мы всё это есть не будем, мы пойдём на пляж и там подохнем, захлебнувшись слюной, вися на их проклятом турнике в этот прекрасный солнечный воскресный день.

* * *

Мы летим так.

В Москве объявляется посадка, в Одессе закладывается борщ.

Самолёт взлетает, борщ вскипает.

Самолёт летит – борщ кипит.

Самолёт идёт на посадку – в борщ нарезается зелень. Натираются помидоры.

Самолёт садится – борщ заправляется.

Добавляются соль, немного лимона и обязательно фасоль.

Самолёт катится – ставится сметана, нарезается хлеб, очищается чеснок.

Выгружается багаж – моется молодой лучок и складывается горкой возле тюлечки.

Едем домой – борщ настаивается в полотенце.

С первым криком: «Есть здесь кто-нибудь?» – из холодильника вынимается запотевшая бутылочка.

Ну наконец-то!

Поцелуи не получаются. Все целуются, глядя на стол.

Садимся…

Он вцепился в меня рукой.

Ему лет 70.

– Постойте, вы же этот… который… ну напомните мне… В Москве который… Который пишет для этого… Ну, помните? Ну вы же этот… Который сам читает? Не помните? Ну и с этими… Два… этих… И он… Господи…

Стойте! Стойте же… Товарищи! Это он. Ну он ещё тут рассказывал про этих… Напомните мне… Ну кто его помнит? Стойте, стойте… Вы же недавно по телевизору про это… Ну про что же?.. Ну про… там куда-то ездили… А если честно?.. Откуда я вас знаю?

– Не представляю.

– Вы племянник Розы?

– Нет.

– Но вы её знаете?

– Нет.

– А в Америке у вас кто-то есть?

– Есть.

– Ну вот! Скорее всего… Что же вы не здороваетесь? Стыдно, стыдно… Зайдите как-нибудь, я вам почитаю письма.

– Обязательно.

– Позвоните перед этим.

– Хорошо…

– Я же говорю, что я вас знаю. А вы: «Нет, нет». Я помню вашего отца. Он был часовщик?

– Нет.

– Да. Он не был часовщик. Я его помню. А мама шила?

– Нет.

– Да, да. Я помню, помню. Слава богу, в мои годы. А где у них Привоз?

– Вот. До вокзала и направо.

– Да, да, я помню, помню. Если что-то будет от тёти Розы… Она в Израиле?

– Нет.

– Да, да, точно, её там нет.

– Простите, я вообще её не знаю.

– А как же. Конечно. Она же умерла до того, как ты родился. Ты какого года?

– 34-го.

– А она умерла в 53-м. Всё точно. Я тоже хотел уехать. Потом решил: что мне там делать? Здесь я всех знаю. Я всем нужен. Ты знаешь, что такое, когда ты всем нужен? Вот сейчас мне, например, сейчас надо в мастерскую. Мне сейчас надо починить утюг. Что бы я там делал? А здесь мне надо плитку электрическую починить. То есть ты понимаешь, как я всем нужен. Сейчас в Одессе плохо с этим… С как его… ну который горит… и я перешёл на примус… Но его надо починить. Вот я ищу. Нет, мне там делать нечего. Я здесь нужен. Здесь такой был Аркадий. Это что-то!

– Но он уехал.

– Я иду к нему. Мне раскладушку надо заклепать. Он сейчас клепает? Ты не знаешь – клепает? Он мне заклепает. И примус починю. Где, ты говоришь, у них вокзал?

– Вот этот шпиль.

– У них там Привоз?

– Там вокзал.

– Да, там вокзал. А там Привоз и там Аркадия. Он мне всё починит. А что бы я там делал? Кого я там знаю? Куда я с раскладушкой в Америке? Они даже не знают, как её раскладывать. А заклепать? Только здесь. Здесь мы свои. Звони, я тебе всё напомню.

* * *

Надпись в Одессе на дверях туалета: «Воды в туалете нет, так что имейте в виду».

Как иметь это в виду, не сказано.

* * *

Угощали меня в Одессе тортом печёночным.

Уже разрезанным на маленькие дольки.

– Отрежьте себе, – сказали мне хозяева.

И, хотя порции были крошечными, я себе отрезал.

Гость всё-таки.

У юриста, который летел в Одессу читать лекцию о морском праве, разрезали снизу подкладку пиджака и вытащили все деньги.

Я оказался телом более чувствителен и как-то дёрнулся, забеспокоился и уцелел.

А он звонил жене из Симферополя, из аэропорта, из очереди:

– Лена, ты только не волнуйся.

Из трубки раздался лай собаки.

– Лена.

Из трубки лай.

– Лена, убери Шульца… (Извините, это наша собака.) У меня мало денег. Мне люди собрали. Нужно быстро говорить. Лена…

Оттуда лай.

– Лена, ты только не волнуйся. Меня обокрали. Лена, у меня нет времени говорить. Меня обокрали. Лена, у меня нет денег даже на этот разговор. Мне собрали на этот разговор.

Из трубки лай.

– Убери собаку. Мне собрали на этот разговор. Меня обокрали. Лена, телеграфируй мне в Одессу. Я из Симферополя говорю. Мы сели сюда. Одесса не принимала, и меня обокрали. Разрезали подкладку. Я по карточке говорю… Я не знаю, как посылать. Свяжись с моей работой… Нет, мне тут собрали на завтрак и на разговор… Лена, не волнуйся и перестань… Лена, перестань говорить. Лена, замолкай. Бросай трубку. Лена, я здоров… Пришли в Одессу… Лена, разберись…