Королева красоты Иерусалима - Сарит Ишай-Леви
Шрифт:
Интервал:
Все это длилось мгновение, а в следующее мгновение мать уже тащила дочку прочь из лавки. Но та, повернув голову, не отрывала взгляда от Габриэля, который замер как вкопанный. А потом очнулся, быстро вышел из лавки и зашагал вслед за женщинами.
Громовой голос Рафаэля заставил его остановиться:
– Ты куда?
Габриэль молча вернулся к прилавку.
Они не заговорили о том, что произошло, не упомянули ни мать, ни дочь, но впервые с тех пор, как он женился, Рафаэль не стал рассказывать Меркаде о том, что произошло в этот день в лавке.
В ту ночь Рафаэль не мог найти себе места. Он не сомкнул глаз. Образ чертовки из Цфата стоял у него перед глазами. Несмотря на клятвы, которые он себе давал, он думал о ней вновь и вновь: она явилась сюда со своей дочкой, чтобы преследовать его и сына. Не выйдет! Он прогонит ее с рынка. Ашкеназке нет места на рынке Махане-Иегуда, она не вторгнется со своим отродьем на его территорию! А может, все это ему только кажется? Может, он фантазирует, может, зря подозревает своего сына в том, что почувствовал сам, когда столкнулся в Цфате с синеглазой красавицей? Может, это все происки воображения и он не видел того, что видел?
Рафаэль встал с кровати и со вздохом спросил себя: что он скажет Меркаде, если та проснется? Но жена его крепко спала и не подозревала, что это последняя ночь, когда она спокойно спит в своей постели, окруженная безмятежно спящими детьми. Меркада не знала, что, пока она блаженно потягивается на простынях, ее муж беспокойно мечется, словно одержимый бесом, а ее сын, ее первенец, ее любимец Габриэль ни на минуту не сомкнул глаз в эту ночь.
А Рухл твердо решила вернуться на рынок Махане-Иегуда. Габриэля за прилавком в лавке деликатесов она видела не впервые, но на этот раз ей наконец удалось поймать его взгляд. Она сознавала, что думает о запретном: если отец узнает, что она подняла глаза на мужчину, да еще сефарда, он отрежет ей косы и будет держать в доме под замком, пока она не испустит дух.
Но Рухл всегда была белой вороной. В отличие от послушных сестер, она осмеливалась перечить матери и категорически отказывалась помогать по дому или нянчить младших братьев и сестер. День-деньской она сидела на ступеньках, наблюдая за детьми, играющими во дворе, или за женщинами, развешивающими белье на веревках.
– Рухл, ким а-хэр[38]! – кричала ей мать, но она, словно глухая, не обращала внимания на крики, которые вместе с детским смехом и молитвами учеников ешивы давно стали частью дворового быта.
– Рухл, ким а-хэр! – передразнивали дети визгливый голос ее матери и дергали ее за косы.
Чего только не делали родители, чтобы изгнать вселившегося в нее злого духа! Отец привез для этого каббалиста из Цфата, но Рухл отказалась пройти обряд, топала ногами и орала как сумасшедшая, так что они были вынуждены привязать ее к кровати. Старший брат, с позволения и одобрения родителей, избил ее, но и это не помогло. В конце концов Рухл все же поняла, что ей лучше слушаться родителей. Она согласилась пройти обряд ливьянос у странной сефардской старухи в Старом городе и даже пошла к раввину-каббалисту, которого родители умоляли помочь.
– Вер волн кайнмол а шидух гефинен фар ир![39] – плакала мать.
И ведь не только на Рухл не захотят жениться – ее братья и сестры из-за нее тоже будут непригодны для брака!
Но Рухл не могла перестать думать о парне, который стоял за прилавком в лавке на рынке Махане-Иегуда; он улыбался во весь рот, и при этом на щеках у него появлялись две глубокие ямочки. Она чувствовала, как стучит сердце, когда она о нем думает, как кровь струится по жилам, сжимает горло и окрашивает щеки румянцем. И она, всегда предпочитавшая смотреть в небо, сидя на ступеньках, она, отказывавшаяся помогать матери со стиркой-уборкой или ухаживать за младшими детьми, – она теперь сама вызывалась помочь нести тяжелые сумки, когда мать отправлялась на рынок Махане-Иегуда за покупками к субботе.
Они никогда не останавливались перед лавкой «Рафаэль Эрмоза и сыновья. Деликатесы». Те деликатесы, что продавались в этой лавке, никогда не появлялись на их столе, они были им недоступны, о них не могло быть и речи в скромном хозяйстве, которое вела мать. Она покупала лишь самое необходимое: немного овощей, кошерное мясо (как правило, самую дешевую требуху), по праздникам курицу. И поскольку они никогда не заходили в лавку Эрмоза, Рухл видела Габриэля только издали.
В редких случаях, когда мать задерживалась возле арабки, торгующей помидорами, ей удавалось улизнуть, и она стояла у входа в лавку, будто бы разглядывая мешки с сухофруктами. Время от времени она украдкой бросала взгляд на красивого парня за прилавком. Лицо ее заливал румянец, когда она видела, как он улыбается покупателям, и на щеках у него появляются ямочки. Но еще до того, как прозвучит крик матери «Рухл, ким а-хэр!», она спешила убраться отсюда, чтобы мать не заметила.
Но однажды он ее заметил, их взгляды встретились. Нахмурив лоб, он рассматривал ее без стеснения. И Рухл, вместо того чтобы отвести глаза, вперила в него взгляд! Если бы отец или братья увидели ее в эту минуту, они бы всыпали ей по первое число. Если бы мать догадалась, что творится в ее бешено колотящемся сердце, она остригла бы ей косы, обрила наголо и отдала в монастырь Ратисбон[40], чтоб она стала монашенкой; эту угрозу мать повторяла не раз.
На следующий день, когда мать была занята готовкой, а сестры – уборкой и младшими детьми, Рухл выскользнула из дому и пошла по улицам Меа-Шеарим. Она прижималась к стенам и молилась, чтобы по дороге не встретить отца, или старшего брата, или кого-нибудь из родственников либо знакомых. Миновав Геулу и Макор-Барух, она дошла до улицы Яффо, прошла в ворота рынка Махане-Иегуда и остановилась у входа в лавку.
В этот час в лавке было полно покупателей, Габриэль, Лейто и Леон были по уши в работе, и никто не обратил внимания на Рухл, которая прокралась и встала у прилавка, будто ожидая своей очереди. Габриэль тоже был занят покупателями. И когда подошла очередь Рухл и она остановилась напротив него, он поднял глаза и чуть не лишился чувств: те самые синие глаза без стеснения смотрели на него и улыбались. Он не знал, куда деваться.
Рухл не открывала рта.
– Чем могу служить? – неуверенно спросил он.
Она не ответила, только продолжала смотреть на него, не отводя взгляда.
– Маслины, сыр, соленая рыба?
– Нет, – мотнула она головой.
– Ну же, девочка, у меня не так много времени, – поторопила ее стоящая за ней женщина.
Габриэль взял горсть миндальных конфет в розовом сахаре и вложил ей в руку. Прикосновение его руки было невероятным блаженством, по спине даже озноб прошел. Рухл зажала в кулаке конфеты и выбежала из лавки, не поблагодарив и не заплатив.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!