Слабых несет ветер - Галина Щербакова

Но девчонок охранять надо любой ценой. Сколько раз ему в руки шли малолетки, он просто зверел. Над ним смеялись, когда он уходил с какой-нибудь сорокалетней, тогда как рядом толкались восьмиклассницы. Как может на такое пойти мужик? Сломать, стоптать, сничтожить.

От них же жизнь идет потом, а какая жизнь в свороченной в детстве рожальной природе. Ублюдочная. Нет, надо было спросить, чем она занимается, эта девочка, и что тут делает этот чернявый мальчик. Послала бы его девочка колбаской по дорожке косой. Теперь грубо нельзя. Нужен подход. Но нет у него подхода. Не обучен он этому.

Вот и жена его молодая — вспомнил наконец, скотина! — уйти от него хотела, потому как не хватало ей с ним воздуха. Это ерунда, что, мол, дорога, машины.

Она жила в таком смердячем общежитии, что не в сказке сказать. Ей с ним дышать было нечем. Вот он какой. А теперь у них сын. Ей нужно в четыре, в десять раз больше воздуха жизни. Пришла странная мысль, что, если бы на месте Тони была Елена, не возникло бы проблем воздуха. Мысли ведь птицы вольные и, скажем прямо, не всегда отягощены нравственными постулатами; мысли, они по другому ведомству, ведомству разума и воли, а вопросы «хорошо — плохо» — это ведомство, хочешь ты этого — не хочешь, неволи, запрета. Сколько в тебе его, столько ты и стоишь. Сколь позволяешь себе дурного или хорошего, таков ты и есть. Павел это знал давно, другое дело, что жизнь, идя своим чередом, не всегда требует правил высокого качества, более того, более… Давно все можно. Еще до того, как этот студентик старушку укокошил… А сейчас так милое дело быть дрянью и скотом. Барышни в телевизоре в ряд выстраиваются — мы все стервы, нас потому и мужики любят. И мужики в ответ просто урчат от удовольствия, такой им смак от их бабьей стервозности. Все видно, но ничего не стыдно. Но чего ты, Веснин, потянул на женщин, если ты сейчас впустил в себя мысль обидную для твоей собственной женщины. Она тебе как бы не та, так, что ли?

Ну, езжай на Ваганьковское, вырой Елену Громову, оживи ее, а эту, для тебя маркизу недостаточно маркизную, пинком в зад. В общем, всю дорогу Веснин себя жевал и выплевывал, жевал и выплевывал. До тошноты дошло.

Дома рухнул на постель лицом вниз. Зеленая горечь вытекла на подушку, пришлось снимать наволочку, застирывать, чтоб не видела Тоня. Как жаль, что исчезло дело стирки пеленок! Он ведь это так любил с дочкой. Это было его дело. Он разглядывал какашки, умиляясь их составу, переживал, когда они были пенисто-зеленые; все детское: запах, срыгивание, пуканье — вызывало в нем такое умиленное счастье, что однажды жена ему сказала:

«Тебе бы надо было быть бабой». Естественно, в ее устах это было из оскорблений оскорбление. Хотя как это можно оскорблять собственной сущностью? Тогда это было непонятно, и он только засмеялся в ответ. Уже потом, много лет спустя, понял, что в этом состоит некая тайность русской души. Увидеть в женщине мужское начало — это как бы доблесть. «Коня, там, на скаку», у нее «мужской ум или, там, характер». Зато мягкость мужчины обязательно обзовут бабством.

Все. Он сегодня спятил. Это все от мыслей о той женщине. Надо будет ее помянуть. Почему-то девчонка знала его имя. Значит, знала его и мать. Может, когда он был в душе, она полезла в рюкзак и нашла паспорт. Делов на полминуты. Сейчас ему нужна простая арифметика — когда она умерла. Если от той ночи получается девять месяцев, то есть шанс быть отцом еще одного ребенка. Это ему ни к чему. У него есть свой. Но это ему интересно как факт.

На другой день Павел Веснин уже знал все даты. Когда он вычел из дня рождения-смерти Елены девять месяцев, то в лицо ему ударила дата смерти дочери. Та самая ночь, когда он был пущен в дом и где его прикрыла собственным телом женщина, так и не назвавшая себя. Таких случайных совпадений в простом мире из кубиков не бывает, где все четко на своих местах. Через девять месяцев полагается быть родам. Плюс-минус какое-то количество дней.

Но здесь была классика срока, — будто судьба была вычерчена кем-то. И про это знала эта девчонка, она не смогла бы его найти, не явись он сам. Но он явился, и она сказала: «Ах, вот ты какой, Павел Веснин». То, что они встретились в «Детском мире», случайность, но ведь все случайности закономерны, не в этот раз, так в другой — это должно было случиться. Вот то, что он привел девчонку в дом, — дурь и подлость по отношению к Тоне. Ее это не касается никоим образом. Она не должна пугаться, она и так не очень в нем уверена, будто он ходок какой-нибудь.

Да ничего же подобного! Просто ему надо узнать, не нужна ли его помощь тому ребенку — не более. Таскаясь по свету, он видел достаточно брошенных детей. Он этого не допустит никогда. Может, дитя уже кто-то усыновил, он не против, он за, он только хочет знать, что ребенку хорошо.

Когда пришел домой, нашел очень плачущего малыша, Тоня и так и сяк крутилась с ним — мальчик плакал.

— Сейчас! Сейчас! — говорил Павел. — Я к тебе иду.

Видишь, я вымыл руки, я их вытираю.

Ребенок на руках Павла замолчал сразу.

Вздохнул и перестал плакать.

— Я и так и сяк, — оправдывалась Тоня. — Он же и сухой, и сытый. Ничего не понимаю.

— Ш-ш-ш, — говорил Павел. — Он ждал меня. А я задержался, на что права не имею. Ты сама отдохни, полежи.

— Да нет, — сказала Тоня. — Я просто очень испугалась. Ведь не знаешь, что…

Мальчик же смотрел на Павла. Это разглядывание крохоткой было таким ошеломляющим, таким не похожим ни на что, что Павел подумал: "Так мог бы смотреть сам Бог, знающий то нечтное, которое в общем-то не постичь живому человеку. Вот и его дитя смотрит на него с той высоты ли, глубины, из сути, сущности сущного — значит, как ни крути, ни верти — из Бога. Малыш, как бы передав эту главную свою мысль, прикрыл глаза, и Павел почувствовал такое счастье, такой восторг, что, положив дитя в кроватку, обнял сидящую в кухне Тоню и сказал:

— Я так благодарен за сына. Клянусь тебе, я всю жизнь буду вас любить и сделаю для вас все.

— Нами ты замаливаешь грех, — сказала Тоня. — За дочь, что погибла, и на сына, который родился без тебя от мертвой женщины.

— Откуда ты все знаешь? — спросил Павел, испытывая облегчение оттого, что слово сказано и ему не надо ничего объяснять.

— Догадалась, — сказала Тоня. — Девчонка сказала, что ищет отца ребенка, но наврала. Она тебя нашла, потому и явилась.

— Это я ее нашел, — сказал Павел и рассказал всю ту давнюю историю от начала до конца, не избегая подробностей ночного прихода Елены, до утреннего побега и того, что, возможно, она заглядывала в его паспорт, пока он был в душе. И как он потом приходил к ней еще раз и столкнулся с лощеным хмырем и убежал. Как пришел во второй раз, уже сейчас.

— Зачем? — спросила Тоня. — Ты же ничего не знал.

Это я тебя подтолкнула, да?

— Нет, не ты. Ты не поймешь, но ты пойми. А главное — поверь. Как-то так случилось, что для меня вы обе оказались связаны какой-то бескорыстной женской нежностью, готовностью давать в долг без гарантии отдачи.