Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки - Юрий Колесников

– Отчаянный святой отец! Ну и ну! – заметил Андрейченко. – Проныра…

Зоя Ивановна привела некоторые подробности, связывавшие Шептицкого с Ватиканом, по благословению которого тот возглавлял униатскую церковь. И особенно с ОУН, истинным наставником которой он являлся многие годы. Хотя и прозвал её «украинской тайной мафией», подчёркивал, что это в «хорошем смысле слова».

Одним из связных ОУН с митрополитом, начав свою националистическую деятельность ещё молодым человеком, был Степан Бандера. Подражая духовному наставнику, он, благодаря постоянному общению с ним, получил довольно крепкую закалку. Однако в силу своего неуравновешенного, авантюристического характера вышел из-под митрополичьего повиновения, чем вызвал гнев недавнего покровителя.

Этому в большой мере способствовал не менее коварный соперник на националистической стезе Степан Мельник, правая рука Шептицкого в управлении обширными поместьями митрополии. Владыка был ему постоянно доступен, и он без особого труда нашёптывал ему подробности о «диких акциях» Бандеры, что, кстати, соответствовало действительности. Они стоили друг друга – Бандера и Мельник. Последний, кроме того, являлся штатным агентом абвера, о чём «святому отцу» было известно. Однако это не помешало ему благословить его в качестве претендента на руководящую роль в ОУН.

Дальнейший рассказ Зои Ивановны не стал новостью для Андрея. Речь шла о хитросплетениях немецкой разведки с резидентурой митрополита и оуновскими диверсионными акциями, направленными прежде всего против СССР. В качестве наглядной характеристики связная процитировала отрывок из письма Мельника митрополиту Шептицкому: «Бандера – садист, от которого напрасно требовать соблюдения дисциплины и реальной позиции на перспективу нашей борьбы. Своей дикой акцией он не только нарушил дисциплину, но и сорвал контакт с польскими правительственными деятелями по поводу беспрепятственной переброски наших людей через польскую границу в Советию».

– Дела общеизвестные, – заметил Андрей Павлович. – Спасибо тебе и друзьям за все материалы. Много интересного и нужного. Кое-что прояснилось. Копия письма Коновальца митрополиту – шедевр!

Связная молча развела руками, дескать, что смогли – сделали. Андрейченко кивнул:

– Понимаю. Понимаю прекрасно: очередь за мной. Собственно, она давно за мной, Зоечка. Давно! Ну, да ладно. Ещё поборемся.

С особым удовольствием Андрейченко перечитывал то место в письме, где Коновалец хвастался: «…с «Великой Украиной» налажена живая связь через Финляндию». Сомнений нет, речь идёт именно о нём. Другим каналом ОУН не располагала. В этом Андрейченко был уверен. Он также пришёл к заключению, что секретарь ОУН Михаил Селешко был с ним искренен, откровенен. Следовательно, всё то, что он рассказывал, достоверно. А это говорило о многом.

Уверенность в правильной оценке своего положения давал и тот факт, что письмо митрополиту Шептицкому отправлено Коновальцем всего десять дней назад.

Стало очевидно: возвращаться в Москву, не завершив начатое дело при столь благоприятной обстановке, потраченных на протяжении длительного времени усилиях для налаживания контактов и сближения с руководством ОУН, нелепо.

Связная поддержала его намерение остаться. Выразила уверенность, что начальство, несомненно, одобрит такое решение, обещала обо всём доложить ему. Одновременно заметила, что прежний вариант с подношением коробки конфет провиднику легкомыслен.

– Во первых, он не дама, которой преподносят шоколадки, как бы он их ни любил. К тому же при вручении коробки он может предложить чайку попить вместе. Может коробку открыть сразу же, а ты рядом. И катастрофа неминуема. Ситуация вполне реальная. Ты прав, что отказался от прежнего варианта.

Слушая Зою, Андрейченко вспоминал особенно сблизившую их с Селешко беседу при совместной поездке в Германию.

В Берлине Андрейченко стал частым гостем секретаря ОУН. Они вместе гуляли по улицам, паркам, посещали выставки, музеи, театры. Михаил Селешко оказался приятным собеседником, интеллигентным, образованным. Словоохотливым, что было бесценно для Андрейченко. И, что немаловажно, разделял его мнение о шокирующе роскошном образе жизни некоторых эмигрантов, считавших себя рьяными защитниками интересов украинского народа.

– На самом деле, они лишь разглагольствуют о самостийности, – возмущался Селешко, – а вся их борьба с большевизмом сводится к демонстрации вышитых в национальном стиле рубах и громким приветствиям: «Слава Украине!» да «Героям слава!» Этим и заканчивается их показной патриотизм.

Андрейченко грустно улыбнулся:

– Когда требуются напряжение ума, конкретные решительные действия, к чему себя утруждать, если можно этого не делать и совесть молчит?

Отношение Андрейченко к соотечественникам, оказавшимся на чужбине, было неоднозначным: разные люди, разные причины привели их сюда, разные взгляды на жизнь. Разумеется, своими соображениями он не мог поделиться ни с кем. И дорожил неожиданно обретённым, точно с неба ниспосланным ценным источником информации – Селешко.

Секретарь ОУН, по достоинству оценив Андрейченко, мог дискутировать с ним часами. Главной темой, естественно, был национализм – подполье, участие в борьбе отдельных личностей, их склонности, характеры, перспективы в целом. Видное место в беседах занимала борьба с большевизмом, её методы, надёжность союзников, посулы, зачастую остающиеся только на словах.

Андрейченко охотно шёл на эти дискуссии, но при всём соблазне высказать свою позицию не мог. Не выходил за пределы образа, который соответствовал его легенде. Вжился в неё. Хотя бывали моменты: он вспоминал о невольно допущенных промахах, на первый взгляд несущественных, но которые в действительности могли оказаться роковыми. Огорчался, но менять что-либо уже было поздно. Всё это заставляло его постоянно оставаться начеку.

Для Михаила Селешко беседы с Андрейченко стали чем-то вроде отдушины. Он мог поделиться своими соображениями, поспорить с умным человеком, которого считал единомышленником, проверить себя.

Тем паче что собеседник слушал с необычайным интересом, поддерживал едва ли ни во всём, разделял его точку зрения.

Как-то в одном из затянувшихся за полночь разговоров Селешко рассказал, что в вопросе о прочности большевистского строя в России между главным расистским идеологом Розенбергом, главой СС Гиммлером, рейхсминистром пропаганды Геббельсом имеются существенные разногласия. Но сходятся они в одном: Россия должна быть завоёвана и колонизирована.

– Хотя Белую Рубению – так нацисты называли Белоруссию – они не ставят на одну ступень с Украиной, – продолжал Селешко, стараясь заинтересовать Андрейченко очередной новостью, – но почему-то о ней недоговаривают, о чём-то умалчивают.

– Наверное, не случайно.

– Немцы ничего случайно не делают.

– Верно, – согласился Андрейченко. – У них есть чему поучиться. Не так, как мы: что на уме, то и на языке.