Грааль клана Кеннеди - Екатерина Барсова

Но с тех пор моя голова стала болеть еще сильнее, а провалы в памяти – случаться чаще. Некоторые свои действия я не мог контролировать, и они происходили помимо моей воли. То есть я совершал поступок спонтанно, а потом думал: зачем? и «кто это был? Неужели я?» Иногда мне казалось, что мою жизнь проживает кто-то другой, только я не могу видеть этого другого.

Так же я не помню, как выстрелил из пистолета себе в руку. Зачем я это сделал? «Случайно», – сказал кто-то внутри меня. «Случайно», – прошептал я.

Пистолет я хранил незаконно, проступок был серьезным в глазах армейского начальства, и в качестве наказания меня отправили на кухню. Это было не просто невыносимо, это было унизительно! Всю жизнь я старался стать кем-то, а мне надевали маску клоуна! И все это случилось в тот момент, когда я, казалось, мог поймать удачу за хвост.

Кухня стала моим личным персональным адом. Я считал дни, когда закончится эта ссылка. Но она закончилась аккурат перед отправкой в Индонезию. Там назревал мятеж против президента Сукарно, и мы, морские пехотинцы, должны были поддержать госпереворот, если бы он имел место быть. Мы должны были обеспечить приход к власти новой власти, звучит как каламбур, не правда ли? Но если задуматься, то вся наша жизнь – один сплошной каламбур!

Индонезия запомнилась какими-то обрывками, дальнейшими унижениями и желанием, чтобы все поскорее закончилось. Там я совершил новую провинность и получил новое наказание… Я уже мало что чувствовал – только тупую усталость и желание, чтобы все поскорее завершилось. Мы должны были отправиться на Тайвань. Но я устал от войны и мечтал оказаться дома. Правда, иногда в памяти всплывали странные вопросы: «А где, собственно говоря, мой дом?»

Кто внушил мне мысль, что я могу стать важной персоной и от меня будет зависеть мировая история? Тот человек, с которым я познакомился в парке? Или тот, кто сидел внутри меня? Я стал изучать русский язык. Почему? Не знаю, наверное, хотелось быть ближе к стране, где никто никого не угнетает. Вряд ли я сам смог бы себе объяснить, зачем я стал это делать. А может быть, этот шаг мне подсказала интуиция? Говорят же, интуиции нужно верить. И я верю!

А если поехать в Союз?

Я еще раз встречался с тем человеком, чьего лица никак не мог запомнить. Я ему рассказывал о Карле Марксе, о том, что никто никого не должен угнетать, что Америка превратилась в страну, где царит насилие и эксплуатация в неприкрытом виде, а личность подавляется. Он слушал меня внимательно, а потом сказал низким голосом: «Поехать в СССР – отличная идея! Рад, что это пришло тебе в голову… Ты можешь послужить всем людям и помочь установить справедливый строй».

И в самом деле – поехать в СССР. Почему бы нет?

«Мы поможем!» – услышал я от собеседника, он не уточнил, кто это «мы», но я понял, что не одинок, у меня есть друзья и единомышленники. Есть люди, которые думают так же, как и я!

– Не стесняйся своих убеждений! В этом нет ничего плохого! Быть «красным» – даже почетно! Ты же, Освальд, не такой, как все! Быть красным – значит бороться против эксплуатации, против тех, кто присваивает себе прибыль, а остальных заставляет погрязать в нищете. Ты хороший парень, Освальд! И ты еще войдешь в историю!

Мне неоднократно говорили, что мой русский плох. Ну и пусть! Пусть говорят что хотят. Это не главное. Главное, что я сделал еще шаг к своей мечте… Уехать в Союз. И впервые я сказал об этом человеку-без-лица, как стал его называть. Или эту замечательную идею подсказал мне он? Да какая в конце концов разница!

Но сказать что-то точно и определенно не могу. Опять провал в памяти. Только помню, что с некоторых пор я перестал скрывать свои взгляды. И с радостью называл себя «красным». Меня считали «коммунистом», и что же? Почему я должен ориентироваться на кучку глупцов и идиотов?

Я подписался на советскую газету, купил словарь и самоучитель. Стал слушать московское радио. Иногда, правда, я словно проваливался в сон и обнаруживал себя в окружении незнакомых людей, которые сидели за столами и учили русский язык. Я спешил пробудиться скорее от этого странного и нелепого сна, но – тщетно. Проходило время, и тогда я снова обнаруживал себя в привычной обстановке».

Где-то совсем рядом раздался звук, словно лопнула шина. Потом стало слышно, как подъехала машина. Кто-то приехал к Капитолине? Но раньше гостей в доме не бывало. Или машина просто проезжала мимо? Маруся хотела выглянуть в окно или выйти на крыльцо, но вставать не хотелось. Она погасила свет и какое-то время лежала без сна, прислушиваясь к звукам.

Волжский город. Наши дни.

Мятлев

Когда ушла Маруся Громова, он стоял и смотрел в окно ей вслед…

И медленно, неотвратимо погружался в воспоминания.

Их семья вернулась в Москву в середине шестидесятых, он окончил школу, поступил в Институт международных отношений, а после – в аспирантуру. Его специализацией было – «Америка 50–60-х годов: особенности внешней политики и внутренние реформы. Перемены и ожидания». Эта тема была ему близка, и он с удовольствием работал над ней.

Америка неуловимо менялась. Она становилась другой – более яркой, шумной, резкой и контрастной. Мягкие переливы джаза, теплое свечение экрана, жизнь, наполненная благодатью, ожиданием и верой, уходили в прошлое… Как будто бы смерть Джона Фицджеральда Кеннеди забрала с собой часть души Америки, ее лучшие надежды и мечты… Прекрасный златовласый принц умер, и прекрасная эпоха закончилась.

Это была действительно не просто смерть человека, а некий водораздел, обозначивший наступление новых времен.

Внезапно от инсульта умерла мать, и отец сразу сдал.

Все болезни, которые раньше не обнаруживали себя, словно взбесились и набросились на его ослабленный организм. Отец, похоже, и не собирался сопротивляться хворям. Он исхудал и почти ничего не ел. На улицу выходил редко, в основном сидел дома и смотрел телевизор.

Он настоял, чтобы отец лег в санаторий под Москвой. Санаторий был хорошим, закрытым, для своих, со всех сторон его окружал лес. Стояла осень: тихая, ясная. Деревья горели, как разноцветные свечки, – красным, желтым, оранжевым… Листва приятно шуршала под ногами, и от каждого шага раздавался легкий вздох-шелест.

Он приехал в очередной раз проведать отца, ему сообщили, что пациент на прогулке. Он вышел в санаторный парк и прошел немного вперед. Он знал, что там, на холме, под которым в низине протекает малюсенькая речка, у отца есть любимая скамейка, где ему нравилось сидеть и смотреть на противоположный холм, по которому весело сбегали деревья и кусты.

Он не ошибся. Отец действительно сидел там и тонким прутиком разгребал листья под ногами. Услышав шаги, отец поднял голову.

– А, это ты… – равнодушно пробормотал он. Глядя на отца, можно было понять выражение: «Устать жить». Есть такие моменты, когда жизнь – уже непосильная ноша, которая пригибает к земле, и с каждым днем все сильнее. Вспомнилась игрушечная лошадь, которую отец подарил, когда ему исполнилось пять лет, – красивого шоколадного оттенка, с блестящими глазами. Почему с годами все чаще всплывают в памяти какие-то пустяки? Всплывают невзначай, как бы сами собой…