Держи марку! - Терри Пратчетт

– Темных клерков? – переспросил Мокриц и тут же сообразил: – А-а-а, это такие коренастые ребятки в черных костюмах и котелках?

– Они самые. Некоторые учатся в Гильдии Убийц. Они, если захотят, такого могут натворить…

– Ты же только что назвал их конторщиками.

– Ага, но я же не уточнил, в какой конторе, хи-хи. – Грош увидел лицо Мокрица и закашлялся. – Извиняюсь, просто пошутил, ничего такого не имел в виду. Мы думаем, наш последний почтмейстер, господин Хубльбери, был как раз темным клерком. Ничего удивительного, с такой-то фамилией. Так вот, он всюду совал свой нос.

– Интересно, зачем же? – спросил Мокриц.

– Ну, первым у нас был господин Тихабль, славный был человек – свалился с пятого этажа прямо на мраморный пол в главном холле – и шлеп, вот прямо шлеп головой вниз. Так все… забрызгал, сэр.

Мокриц взглянул на Стэнли, которого начинало трясти.

– Потом был господин Бакенбард. Он свалился с черной лестницы и свернул себе шею. Извиняюсь, сэр, сейчас сорок три минуты двенадцатого, – Грош подошел к двери и открыл ее. В комнату вошел Пис-Пис, и Грош закрыл за ним дверь. – В три часа ночи было дело. Пять пролетов падал. Переломал себе все, что можно, сэр.

– Он что же, ходил по темноте без свечки?

– Про свечку не знаю, сэр. Про лестницу знаю. Лампы на всех лестницах горят всю ночь. Стэнли зажигает их каждый вечер, а у него все минута в минуту, как у Пис-Писа.

– Часто пользуетесь черной лестницей? – спросил Мокриц.

– Совсем не пользуемся, сэр, только когда лампы зажигаем. Там же письма повсюду. Но так сказано в Уставе, сэр.

– А что следующий? – хрипловато поинтересовался Мокриц. – Очередное трагическое падение?

– О нет, сэр. Нам сказали, у господина Игнавии – это его так звали – было что-то с сердцем. Нашли его на пятом этаже, мертвее некуда, с такой физиономией, будто привидение увидел. Сказали, помер по естественным причинам. Мда, а Стража к тому времени уже все здесь облазила, уж будьте спокойны. Сказали, он был совсем один, и на нем, мол, никаких следов не нашли. Странно, что вы про это не слыхали, сэр. В газетах ведь писали.

В камере смертников как-то не до новостей, подумал Мокриц.

– Неужели? – удивился он вслух. – И откуда же им знать, что он был один?

Грош нагнулся к нему поближе и заговорщически понизил голос:

– Так ведь известное дело: в Страже верфольф служит, а уж он-то может учуять, даже какого цвета на тебе одежда.

– Вервольф, – тупо повторил Мокриц.

– Ну да. А перед этим…

– Вервольф.

– Так я и сказал, сэр, – кивнул Грош.

– Вервольф, чтоб его.

– Все мы в этом мире разные, сэр. В общем…

– Вервольф, – Мокриц стряхнул с себя оцепенение. – И об этом не предупреждают приезжих?

– Как же вы себе это представляете, сэр? – беззлобно спросил Грош. – Повесить у ворот табличку: «Добро пожаловать в Анк-Морпорк, у нас есть вервольф»? В Страже полно и гномов, и троллей, есть голем – вольный голем, не при тебе будь сказано, господин Помпа, – пара лепреконов, зомби… и даже Шноббс.

– Шноббс? Что такое шноббс?

– Капрал Шнобби Шноббс, сэр. Вы еще не знакомы? Уверяют, что у него есть официальная расписка в том, что он человек, но вот скажите мне, разве человеку нужны такие расписки? По счастью, он такой только один, так что размножаться не может. В общем, у нас тут всех по чайной ложке, сэр. Все очень толерантно. А вы что же, вервольфов не любите?

Они узнают тебя по запаху, подумал Мокриц. Они умны, как люди, и могут выследить тебя лучше любого волка. Они могут идти по позавчерашнему следу, даже если ты попытаешься замаскировать свой запах – особенно если попытаешься. Перехитрить их, конечно, можно, но только если знать, что у тебя на хвосте именно вервольф. Немудрено, что они меня поймали. Это должно быть запрещено законом!

– Недолюбливаю, – сказал он вслух и снова бросил беглый взгляд на Стэнли. Было полезно понаблюдать за ним во время рассказов Гроша. Сейчас, например, юноша так сильно закатывал глаза, что были видны практически только белки.

– А что насчет господина Хубльбери? – спросил Мокриц. – Говоришь, он проводил расследование для Витинари? Что с ним стало?

Стэнли трясся, как осиновый лист на ветру.

– Вам же выдали связку ключей, да? – спросил Грош дрожащим от простодушия голосом.

– Разумеется.

– Готов поспорить, одного ключа там недостает, – сказал Грош. – Стража конфисковала. Он был единственный. Некоторые двери лучше держать закрытыми, сэр. Что сделано – то сделано, былого не вернуть. Господин Хубльбери скончался от производственных травм, так нам сказали. Он был один. И не нужно вам туда ходить, сэр. Иногда что-то ломается так сильно, что лучше просто уйти.

– Не могу, – ответил Мокриц. – Я же главный почтмейстер. Это – моя территория. И я буду решать, куда мне ходить, а куда нет, младший почтальон Грош.

Стэнли зажмурился.

– Конечно-конечно, – согласился Грош, разговаривая с ним, как с маленьким. – Но туда вам ходить не нужно, сэр.

– Его голову размазало по стене! – сорвался Стэнли.

– Ну вот, теперь вы его расстроили, – сказал Грош и подскочил к юноше. – Ну-ну, сынок, все будет хорошо, сейчас только принесу тебе твои пилюли…

– Стэнли, какая булавка, поступавшая в розничную продажу, была самой дорогой в истории? – быстро спросил Мокриц.

Словно кто-то щелкнул переключателем. Выражение мучительной тоски вмиг сменилось на лице Стэнли выражением научной сосредоточенности.

– В розничную? Если не считать булавок, выпущенных специально для торговых выставок и галерей, включая Великую Булавку 1899 года выпуска, тогда, полагаю, это будет «Петушок» номер три, экстра, с широкой головкой, выпущена для производства кружев знаменитым булавочных дел мастером Джозайей Нытиком. Вытянуты вручную, с миниатюрным петушком, выгравированным на фирменной серебряной головке. Считается, что до его смерти таких булавок было выпущено меньше сотни, сэр. Согласно Булавочному Каталогу Хуберта Богомола цена за одну штуку колеблется от пятидесяти до шестидесяти пяти долларов, в зависимости от состояния. Булавка номер три, экстра, с широкой головкой стала бы украшением коллекции любого уважающего себя булавочника.

– Просто… я тут нашел на дороге, – сказал Мокриц и извлек из-за лацкана одну из своих утренних покупок. – Шел по Рыночной улице, смотрю – лежит, прямо между двух булыжников на мостовой. Мне показалось, выглядит довольно необычно. Для булавки.

Стэнли оттолкнул причитающего Гроша и с трепетом взял булавку из рук Мокрица. В другой руке словно по волшебству у него оказалось увеличительное стекло. Люди в комнате затаили дыхание, пока булавка подвергалась тщательному обследованию. Потом Стэнли посмотрел на Мокрица с восхищением.