Вопрос и ответ - Патрик Несс

Дорога плавно поворачивает, и канава вместе с ней — впереди показывается перекресток.

Мэдди прибавляет шагу:

— Значит, ты хочешь связаться с Симо…

— Ш-ш! — Кажется, я слышу какой-то звук.

Мэдди подходит и вплотную прижимается ко мне. Она вся дрожит от страха и часто-часто дышит. Сегодня я без ее помощи не справлюсь — только она знает, где находится башня, — но в следующий раз уж точно пойду одна.

Потому что если вдруг что-то случится…

— Ладно, все нормально, — говорю я.

Мы медленно выходим из канавы и переходим дорогу, все время озираясь по сторонам и как можно мягче ступая по гравию.

— Куда это мы собрались? — раздается голос.

Мэдди охает у меня за спиной. У дерева, беззаботно прислонившись к стволу и скрестив ноги, стоит солдат.

Даже в темноте я вижу, что одной рукой он лениво держит винтовку.

— Не поздновато для прогулок, а?

— Мы заблудились, — выдавливаю я. — Отстали от своих…

— Ну-ну. Так и я подумал.

Он чиркает спичкой о молнию на бушлате. В свете пламени я успеваю разглядеть имя, вышитое на грудном кармане: «Сержант Хаммар». Он закуривает.

Курение запрещено приказом мэра Прентисса.

Но на офицеров запрет, похоже, не распространяется.

К тому же любой офицер без Шума может запросто спрятаться в темноте.

Он делает шаг вперед, и мы видим его лицо. За сигаретой — безобразная широкая ухмылка, противней я в жизни не видела.

— Ты? — В его голосе слышится узнавание. Сержант поднимает винтовку. — Та самая девчонка! — выплевывает он.

— Виола? — шепчет Мэдди, прячась за моей спиной.

— Мэр Прентисс меня знает, — говорю я. — Вы не посмеете меня тронуть!

Он затягивается сигаретой: вокруг так темно, что от огонька у меня перед глазами остается яркий след.

— Президент Прентисс тебя знает, — уточняет сержант. Затем переводит взгляд и дуло винтовки на Мэдди: — А вот тебя — вряд ли.

И тут, не успеваю я и слова вымолвить…

Без всякого предупреждения…

Словно для него это так же естественно, как дышать…

Сержант Хаммар спускает курок.

[Тодд]

— Севодня твоя очередь засыпать яму, — говорит Дейви, бросая мне канистру с известью.

При нас спэки никогда выгребной ямой не пользуются, но с каждым днем она растет и воняет все сильней — приходится засыпать ее известью, чтобы бороться с запахом и инфекцыями.

Надеюсь, с инфекцыями она борется лучше, чем с запахом.

— Когда уже будет твоя очередь? Почему опять я?

— Потомушто у па ты любимчик, но главным он все равно назначил меня! — Дейви мерзко ухмыляется.

Я плетусь к яме.

Дни проходят один за другим: двух недель уже как не бывало.

А я до сих пор живой и вапще все довольно сносно.

(а она?)

(как она?)

Мы с Дейви каждое утро ходим к монастырю, где он «следит» за работой спэклов — они сносят заборы и выпалывают кусты ежевики, а я целыми днями подсыпаю им корм, которого все равно недостаточно, без толку чиню колонки и заваливаю известью выгребную яму.

Спэклы молчат и ничего не делают, чтобы спастись. Их полторы тысячи — мы наконец пересчитали, — а в загоне, где они живут, не поместилось бы и двухсот овец. Охраны стало больше: солдаты стоят на каменной стене, целясь между рядами колючей проволоки, — но спэклы даже не думают устраивать бунт.

Они терпят. Они выживают.

Как и весь Нью-Прентисстаун.

Каждый день мэр Леджер рассказывает мне, что видит в городе, пока собирает мусор. Мужчины и женщины пока живут раздельно, налоги выросли, появились новые указы о том, как надо выглядеть, какие книги жители обязаны немедленно сдать и сжечь. В церковь теперь тоже ходить обязательно — но не в собор, понятное дело.

И всетаки жизнь в городе понемногу налаживается. Открылись магазины, по улицам снова ездят повозки и ядерные мопеды — я даже видел парочку ядерных автомобилей. Мужчины работают. Плотники плотничают, пекари пекут, фермеры вазделывают землю, дровосеки заготавливают лес, кто-то даже добровольно вступает в армию — новых солдат легко отличить по Шуму, потомушто им еще не дают лекарство.

— Знаешь… — сказал мэр Леджер однажды вечером, и я заранее увидел, о чем он думает — мне эта мысль раньше не приходила в голову, я попросту ее не допускал. — Все не так уж плохо. Я-то готовился к резне. Думал, меня убьют, а потом сожгут и весь город. Капитуляция — не самое благородное решение, но Прентисс, видать, не соврал. — Он встал и поглядел на Нью-Прентисстаун. — Быть может, война в самом деле закончилась.

— Ай!!!

Не успеваю я дойти до ямы, как раздается визг Дейви. Оборачиваюсь. К сынку мэра подошел спэкл.

Он тянет вверх длинные белые руки и начинает цокать, показывая на место, где его собратья только что снесли забор. Он цокает и цокает, показывая на пустые поилки, но понять его нельзя — Шума-то больше нет.

Дейви подходит ближе, тараща глаза и сочувственно кивая. Губы растянуты в зловещей улыбке.

— Да-да, понимаю, вы хорошо поработали и хотите пить. Конечно, конечно, спасибо, что обратили на это мое внимание, большое спасибо, весьма признателен. И вот мой ответ!

Он с размаху бьет спэкла в лицо прикладом пистолета. Слышится хруст костей, и спэкл падает на землю, держась за подбородок, суча длинными ногами в воздухе.

Вокруг нас поднимается волна цоканья, а Дейви вскидывает пистолет и наводит его на толпу. Охрана на заборе тоже поднимает винтовки. Спэклы шарахаются назад, а раненый все еще извивается на траве.

— Знаешь что, Тодд? — спрашивает Дейви.

— Что? — Я не свожу глаз с раненого спэкла, мой Шум дрожит, точно лист на ветру.

Он оборачивается ко мне с пистолетом наготове:

— Хорошо быть главным!

Каждый божий день я готовлюсь к концу света.

И каждый божий день он не наступает.

И каждый божий день я ищу ее.

Я высматриваю Виолу с колокольни, но вижу внизу только марширующих солдат и работающих людей — ни одного знакомого лица, ни одной знакомой тишины. Высматриваю ее на улицах — по дороге в монастырь и обратно, — разглядываю окна домов в женском квартале, но ее нигде нет.

Честно говоря, я даже надеюсь увидеть ее в толпе спэклов: представляю, как она выскочит из-за чьей-нибудь спины, наорет на Дейви за то, что он их бьет, а мне скажет как ни в чем не бывало: «Привет, вот и я!»