Я - начальник, ты - дурак - Александр Щелоков

В день раз по пять, по шесть меня останавливали патрули. Так и хотелось снять сапоги, надеть параллельные брюки вместо бриджей и пожить в цивильном обличий. Но послевоенная пора еще не давала возможности вот так просто зайти в магазин и приобрести порты нужного покроя, цвета и размера. Вот и приходилось каждый раз доставать документы. Мне порой даже становилось жалко старательных ребят с повязками, которые обложили лейтенанта, взяли тепленького, а он вдруг оказался меченым, неподходящим для ловли. Сколько надежд было связано у хороших людей с этой поимкой, и сколько разочарований возникало!

Отпуск пролетел незаметно. В день отъезда, запасшись билетами на поезд, я зашел в комендатуру, чтобы сняться с учета.

Дежурный взял отпускное удостоверение, покрутил его, полюбовался на штампы и печати и стал листать книгу учета. Побродив пальцем по страницам, нашел мою фамилию и вдруг протянул отпускной назад.

— Вам, лейтенант, приказано зайти к коменданту.

Хорошего повторная встреча с генералом не сулила. Мелькнула мысль о том, что всякий раз, задерживая меня, патрули сообщали о диковинном лейтенанте по команде, и таких сообщений набралось столько, что комендант еще раз решил прострогать сучковатого провинциала до столично-паркетного блеска. Но потом я отверг подобное предположение. Проще ведь было изъять у меня фиолетовый документ и сразу же принять надлежащие меры.

— Может, обойдемся без коменданта? — кинул я пробный камень в надежде на душевную отзывчивость дежурного. — Мне же только с учета сняться.

— Не можно, — ответил дежурный. — Есть приказ коменданта, и никакой самодеятельности я допустить не могу.

Подрагивая внутренне, ожидая всего самого неприятного, а самое неприятное всегда в том, что не знаешь, чего ожидать, я прошел в приемную. Долго томиться меня не заставили.

— Отгулял, лейтенант? — спросил комендант после того, как я представился ему по форме. — Где был, что видел?

— Везде был и все видел.

— Этим ты в своих тартарарах будешь хвалиться. А мне доложи точно. В Ленинграде за один отпуск везде не побудешь и всего не увидишь. Поэтому обрисуй главное. Чтобы я знал, стоило ли тебя оберегать от наказания.

— Стоило, — сказал я, всем видом стремясь показать, насколько ценю доброту коменданта. — Побывал в Эрмитаже, в Русском музее, в Мариинском театре, вдоволь город исходил…

— И понравилось?

— Так точно.

— Еще раз приедешь? — Генерал задал вопрос, испытующе глядя на меня.

— Так точно, — сказал я, хотя и не знал, какие замыслы коменданта связаны с моим ответом.

— Это хорошо, что так думаешь, — произнес комендант, будто утверждая мое решение. — В Питер надо ездить. И любить наш город надо…

Помолчал, о чем-то задумавшись. Потом сказал:

— Давай отпускной.

Я протянул генералу документ. Он положил его перед собой, взял ручку, макнул перо в чернила и размашисто перечеркнул, тем самым погасив мое отсроченное взыскание. Выбрав место почище, ударил по нему печаткой «Исправленному верить». И расписался.

— Держи, — сказал он, протягивая мне бумагу. — Скажешь начальству, что тебе в отпускной этого дракона по ошибке влепили, — и без всякого перехода добавил: — Я.тут своим офицерам вопрос задал, кто хочет поехать в Забайкальский округ на более высокую должность. Добровольцев не вызвалось. Вот так-то, лейтенант. Езжай и хорошо служи.

Генерал встал из-за стола, подошел ко мне и протянул руку:

— Счастливого пути. И приезжай в Питер. Обязательно.

Я летел к вокзалу на крыльях. Не столько от напутствия коменданта, сколько от счастья, что все сложилось так удачно и даже зловещий штамп перекрещен знаком амнистии. И это мелкое чувство радости по поводу миновавшей грозы заслонило главное — человека. Я так и уехал, не узнав, не выяснив фамилии коменданта, не оценив по достоинству всей глубины его такта и педагогической мудрости.

Только спустя много лет, когда опыт помог переоценить жизненные ценности, поменять местами сегодняшнее суетное и вечное, долгосветящее, я стал жалеть, что не знаю ни имени его, ни фамилии.

И остался он и живет в памяти просто как комендант.

Война… Это слово, а точнее мысль о том, что война неизбежна, Дамокловым мечом висела над умами военных в годы «холодной войны».

1966 год. Землетрясение в Ташкенте.

Первый сокрушительный толчок. Дрожит земля. В воздухе прокатывается тяжелый пугающий гул. Рушатся стены домов. Обваливаются крыши. Отчаянно воют собаки…

Командующий войсками Туркестанского военного округа генерал-полковник Николай Григорьевич Лященко, разбуженный мощным ударом, вскочил с постели. Вскочил и закричал:

— Е… твою мать! Опять просрали!

Мысль военного-профессионала работала четко и только в одном направлении: началась война и мы опять ее проглядели!

Железнодорожную ветку от станции Карымская до станции Отпор (ныне это город Забайкальск) в народе называют «Манжуркой». Здесь лишь немногие станции носили имена собственные — Оловянная, Ага, Борзя, Даурия, Мациевская, а все другие остановки именовались разъездами и отличались друг от друга номерами — 72-й, 74-й, 76-й…

Вдоль Манжурки после окончания войны с Японией располагались войска Забайкальского военного округа. На каждой станции, на каждом разъезде стояли гарнизоны 6-й гвардейской танковой армии и пулеметно-артиллерийской дивизии укрепленного района. К тому же в Даурии размещалась наша 7-я отдельная Хинганская кавалерийская дивизия и Даурский погранотряд.

Однажды стылой зимней ранью я приехал в служебную командировку на один из номерных разъездов. Вышел из поезда на мороз и ветер. Состав, шедший из Отпора (ныне это город Забайкальск) в Читу стукнул буферами, заскрипел сцепкой и зло запыхтевший паровоз поволок его дальше на север.

Выяснив у патруля, отогревавшегося в прокуренном помещении билетной кассе дорогу в столовую, я сразу направился туда. Трудно было сказать, как сложится день и потому надо было хорошо и плотно заправиться.

В большом обеденном зале столовой с низким потолком было сумрачно и промозгло. Я заказал завтрак, но, посидев несколько минут в ожидании, когда его принесет официантка, вернулся к вешалке, снял свою шинель, набросил на плечи и снова сел. Официантка, довольно молодая девица в белой наколке над пышной прической, взглянула на меня с удивление, но ничего не сказала. Я принялся за еду.

Традиционная для гарнизонных столовых тех лет отбивная свиная котлета с жареной картошкой была приготовлена прекрасно и я принялся за еду. Внезапно из-за спины прямо над моей головой раздалась отрывистая команда:

— Старший лейтенант! Встать!