Клиент всегда прав - Марина Серова

Сурдопереводчица положила руку на конверт с деньгами и начала двигать его к себе. Тут я решила, что мне самое время вмешаться.

— Теперь на конверте остались ваши отпечатки пальцев, — сказала я, присаживаясь к столу. Для этого мне пришлось немного потеснить Зарубину.

Она отдернула руку от конверта и с ужасом уставилась на меня.

— Добрый вечер, — кивнула я Левицки, — кажется, здесь совершается преступление. Сколько денег в конверте?

— Десять тысяч, — машинально ответила она, удивленная моим внезапным появлением.

— Пересчитаем позже и составим акт, — я вынула из сумочки пластиковый пакет и, осторожно упаковав конверт, оставила его на столе. — Итак, — я повернулась вполоборота к Зарубиной, — за свои действия вы будете отвечать перед судом. Шантаж — тяжелое преступление, вам грозит до десяти лет лишения свободы.

— Вы ничего не сможете доказать, — Зарубина, кажется, начала приходить в себя после потрясения, вызванного моим вторжением.

— Вы так считаете? — с улыбочкой произнесла я и вынула из сумочки диктофон, для большего эффекта погремев заодно наручниками. — Ваш разговор от начала и до конца записан на пленку, так что не советую юлить. Чистосердечное признание, как говорится, облегчит…

Зарубина снова сникла. Левицки хранила гордое молчание. Я включила диктофон, который до того времени, конечно, бездействовал.

— Итак, вы шантажируете мадам Левицки? Если вы что-то знали и скрывали это от следствия, то сейчас самое время исправиться и помочь себе.

— Она осталась с Альбертом, — Ольга кивнула в сторону Левицки, — когда я ушла с дачи. Альберт даже не проводил меня.

— Это правда? — я перевела свой взгляд на художницу. — Только не врите, я этого не терплю.

— Да, — кивнула она, — но я не хотела бы говорить при этой…

Я снова повернулась к Зарубиной.

— Вы хотите что-нибудь добавить? Нет? Тогда можете быть свободны, в прокуратуру вас вызовут повесткой.

Мне пришлось встать, чтобы выпустить ее из-за стола. Она была убита происходящим. Такого бледного лица живого человека я не видела давно. Что ж, это послужит ей хорошим уроком, хотя я и не претендую на роль учителя или судьи. Я подождала, пока она рассчитается с официантом за вино и исчезнет за входными дверями. Теперь можно было спокойно пообщаться с Эльвирой.

— Вы не возражаете, — обратилась я к ней, — если мы пересядем за мой столик, у меня там ужин остывает.

Левицки не возражала. Я спрятала в сумочку диктофон и пакет с деньгами, и мы переместились ко мне.

— Расскажите мне, пожалуйста, как все случилось, — попросила я.

— Вы не будете записывать? — она покосилась на сумочку с диктофоном.

— Зачем, — пожала я плечами, — у меня хорошая память, я и ваш разговор с Зарубиной не записывала.

— Но вы же сказали… — она недоверчиво покосилась на меня.

— Я обманула ее, — улыбнулась я, — в интересах следствия. Когда вы приехали на дачу и откуда вы узнали, что Альберт будет там? Он вам позвонил?

— Нет, — покачала она головой, — ночью, минут через сорок после того, как мы покинули «Подкову», мне позвонила Вероника. Она сказала, что они с Альбертом поругались и он уехал на дачу.

— Вы поняли, как она себя чувствовала?

— Она, — Левицки сделала глоток шампанского, — была расстроена, расстроена настолько, что я решила принять экстренные меры. Я поехала на дачу.

— Чтобы поговорить с Альбертом Степановичем о вашей дочери?

— Да, чтобы выяснить все раз и навсегда. Думаете, мне легко было смотреть, как он относится к Веронике? — тряхнула головой Левицки.

— Вы знали, что он собирался развестить с вашей дочерью?

— Вероника сказала мне об этом… — Левицки как-то растерянно улыбнулась, — но я считала, что все еще можно исправить.

— То есть вы полагали, что стоит вам серьезно поговорить с зятем, и он… — я бросила на Эльвиру ироничный взгляд.

— Понимаете, я мало, слишком мало уделяла дочери внимания и подумала, что в такой критический момент просто обязана помочь ей. «Если, — сказала я себе, — Альберт останется глухим к моим увещеваниям, если окончательно решит развестись, что ж, тогда я помогу Веронике пережить это неприятное событие и по крайней мере попытаюсь ее убедить, что этот человек не стоит ее!» — воскликнула Левицки.

Ее глаза горели лютой ненавистью. Возможно ли такое? Мать, которой до своего чада не было всю жизнь никакого дела, вдруг так близко к сердцу принимает ее плохие отношения с супругом… Я смотрела на Левицки: ее слегка удлиненные глаза, широко распахнутые, наконец перестали пылать и наполнились прямо-таки небесной синевой. Она смирила свой гнев, и только подрагивающая верхняя губа выдавала ее волнение.

— Вам не удалось, насколько я знаю, восстановить мир между супругами, — невозмутимо продолжила я.

— Нет, — горько усмехнулась она, — Альберт оказался негодным человеком.

— А если он просто разлюбил вашу дочь? — не согласилась я.

— Такое ничтожество, как Альберт, не способен любить, — с холодным презрением в голосе заявила Левицки.

— Вы успели так хорошо узнать его за три неполных дня, чтобы судить о том, негодяй он или нет?

Легкая растерянность на лице моей собеседницы сменилась гордой непреклонностью. Она плотнее сжала губы, приподняла подбородок, свободным движением отбросив прядь со лба, и теперь смотрела на меня из-под полуопущенных век, полностью контролируя себя.

— Я достаточно пожила на этом свете, — со смесью жалости и какого-то брезгливого снисхождения сказала она, — моя интуиция действует как рентген. Тем более что Альберт не скрывал своих истинных чувств к Веронике. И я, как мать, тем более мать, чувствующая вину за свои ошибки, за то, что моя девочка так долго жила без меня, обязана была вмешаться, чтобы хоть как-то компенсировать то зло, которое причинила дочери, не желая того. Я проклинаю свой эгоизм, свое преступное легкомыслие, толкнувшее меня на разлуку с дочерью. Но теперь все будет по-иному. Вероника невиновна. Я сделаю все, чтобы заслужить ее доверие и любовь. Даже если на моем пути встанет такая наглая, но неумелая шантажистка, как эта Ольга… — она презрительно улыбнулась. — Мы уедем с Вероникой, как только завершим здесь наши дела. Я хотела остаться на родине, даже вела переговоры с жильцами квартиры, в которой жила в молодости, но сейчас, после всех этих потрясений… — она многозначительно посмотрела на меня.

— Вы убили Альберта Дюкина? — прямо спросила я.

— Зачем мне это? — натянуто рассмеялась Левицки.

— Чтобы никто не стоял между вами и Вероникой, например, — выразительно улыбнулась я.

— Вздор! Рано или поздно они бы расстались, — сказала она, — Альберт развелся бы с Вероникой. Это был вопрос времени и только.