Любовь - азартная игра - Барбара Картленд

— Но если ты любишь его, то сможешь.

— Нет, нет! — воскликнула Роузбел. — Он мне постоянно твердит об этом, но не пытайся меня искушать. Я должна видеть его! Для меня страдание сидеть здесь взаперти и смотреть, как все на задних лапках ходят вокруг Шолто, будто он персидский шах. Как бы я хотела быть вместе с Джастином!

Идона молчала, а леди Роузбел продолжала:

— Пожалуйста, пожалуйста, ну сделай это для меня! Конечно, я не думаю, что они что-нибудь заподозрят, но в этом доме никогда ни в чем нельзя быть уверенной. Даже если подкупить ночного сторожа, он тоже может проболтаться подружке-горничной, и пошло-поехало! Со скоростью света!

Она помолчала, потом почти шепотом попросила:

— Идона, пожалуйста, помоги мне. Если и ты попадешь в такое положение, то можешь рассчитывать на меня.

— Надеюсь, я никогда не окажусь в подобном положении, — ответила Идона. — Но если все откроется, что будет со мной?

— Ничего не откроется. Ты ляжешь в мою постель, задернешь занавеси с обеих сторон, а в комнате будет свет только от камина.

— А если они приглядятся, подойдут поближе, рассмотрят цвет волос?

— Все, что они увидят, — это что кто-то лежит на кровати. Уверяю тебя, они не будут подходить близко, я ведь могу заподозрить их в шпионстве. Хотя я знаю, что они следят за мной, и меня это бесит. Но как мне с этим справиться?

— Понятно. Ну что ж, хорошо. Я приду в твою комнату, когда никого поблизости не будет.

Роузбел вскинула руки, обняла Идону за шею и поцеловала.

— Ты просто ангел!.. — пропела она. — Я никогда этого не забуду. Ты сама влюбишься и поймешь мои чувства.

Она умчалась, а няня вернулась помогать Идоне готовиться ко сну.

— Ну, а сейчас что ее светлость надумала? — поинтересовалась няня.

— А почему ты считаешь, что она что-то надумала? — удивилась Идона.

— Да я же вижу, какая она бездельница, и всегда чего-то устраивает. Один Бог знает, каково придется его светлости, когда он на ней женится.

Идона не удивилась проницательности няни. Она вспомнила слова матери: «Слуги знают все. Бесполезно пытаться что-то скрыть от них».

— А почему ты думаешь, что он все же женится на леди Роузбел?

— Да я совсем не уверена. Ей сильно повезет, если она заполучит его, — сказала няня. — Знаешь, как его зовут — «верткий холостяк», это я от его слуги слыхала. Он говорит — все как одна незамужние женщины из общества вешаются ему на шею. Да и замужние тоже. И всегда так было. Ну не со дня рождения, конечно, а как только он чуток подрос. — Няня усмехнулась.

Решив, что она и так сказала слишком много, няня пошла к гардеробу.

Идона не могла понять, отчего же ей стало вдруг грустно? «Наверное, я зря пообещала Роузбел выполнить ее просьбу».

Но в глубине души Идона понимала: дело не только в этом.

За ужином Идоне было веселее, чем она ожидала, но домокловым мечом висело обещание, данное Роузбел.

Маркиз пригласил двух приятелей поужинать с ними, чтобы получились пары. Все смеялись, шутили.

Идоне казалось, будто она присутствует на спектакле, поставленном по веселой классической комедии, одной из тех, что они читали с матерью.

Маркиза пригласила женщин наверх, оставив мужчин беседовать за портвейном. Роузбел деланно зевнула и сказала:

— Я так устала! Эти бесконечные вечеринки утомляют. И как здорово, что сегодня можно пораньше лечь спать!

— Но ведь ты всегда говорила: ложиться спать до зари — попусту тратить время! — резко бросила маркиза.

— То было в дни ранней юности. — Роузбел покраснела, закрыла глаза и откинулась на спинку дивана.

Идона почувствовала, что леди Роузбел переигрывает.

В это время маркиза вынула из редикюля карточку.

— Знаешь ли ты, Идона, что прибыл большой букет орхидей от графа Баклиффа.

Идона была смущена:

— Да, мадам. Я знаю. Он прислал с ним и письмо.

— Письмо? — переспросила маркиза. — А где оно?

— Наверху, — сказала девушка, чувствуя, что краснеет.

Маркиза посмотрела на карточку и усмехнулась: — Довольно откровенно. Сделав паузу, прочла:

«Очаровательной женщине, пленившей мое сердце».

Роузбел открыла глаза и сказала:

— О, это уже кое-что!

— Я тоже так считаю, — согласилась маркиза. — Ты оказалась умнее, чем я думала. Ничто так не возбуждает мужчину, как попытка женщины скрыться, но… не слишком далеко.

Они с Роузбел рассмеялись, а Идона сказала:

— Не хочу я от графа никаких цветов, и вообще мы слишком мало знакомы, чтобы писать такие слова…

Маркиза положила карточку на полированный столик подле себя.

— В общем, дитя, ты должна понять: формальности и условности, столь важные у вас в провинции, в Лондоне отступают, особенно когда дело касается такой важной персоны, как граф.

— Вы совершенно правы! — воскликнула Роузбел, прежде чем Идона открыла рот. — Ты только подумай — станешь хозяйкой одного из самых прекрасных домов в Англии, ну не совсем такого, как у Шолто, но почти… Мне говорили, у Баклиффа замечательные драгоценности.

— Да, верно, я помню, как последняя жена графа надевала их, впервые появившись в Карлтон-Хаусе. Она сверкала, как рождественская елка, и казалось, просто сгибалась под тяжестью диадемы.

Слушая их, Идона побледнела и наконец сказала:

— Пожалуйста, мадам, выслушайте меня.

— Да я знаю, что ты скажешь. Если снова начнешь твердить то же, что и по дороге из Девоншир-Хауса, я просто рассержусь. Это же смешно!

— Нет, пожалуйста, не сердитесь, — попросила Идона, — но я не хочу принимать ухаживания графа Баклиффа, и мне бы не хотелось, чтобы и вы поощряли его к этому…

— Я тут совершенно ни при чем, — сказала, помолчав, маркиза. — Совершенно уверена: он поведет себя как подобает воспитанному мужчине и попросит у моего внука, как у опекуна, твоей руки. И Шолто, конечно, согласится. С большим удовольствием.

Услышав эти слова, Идона почувствовала, как что-то сдавило ей грудь, и она едва могла вздохнуть.

Девушка понимала: маркиза права, и маркиз, конечно, с удовольствием избавится от нее.

Пока Идона в панике думала, как поступить, маркиза продолжила:

— Кстати, и с приданым все решится без труда. Мы купили достаточно платьев и всего необходимого.

— А когда выйдешь замуж, — возбужденно защебетала Роузбел, — граф повезет тебя в Париж. Этой зимой туда все собираются — посмотреть, что осталось в этом городе наслаждений после того, как Наполеон Бонапарт все перевернул вверх дном.