Пятнадцатилетний чародей. Том I, часть II. - Олег Сергиенко

в спальню и будут грязно домогаться.

Я даже хмыкнул, представляя картину домогательств комиссарского тела, ага и выпить они решили для храбрости.

Ну, а всё-таки, очень неожиданно увидеть своих любимых сестричек в таком состоянии. Нет, пили не для храбрости. Скорее горе заливали.

Могло это быть из-за меня?

Да запросто. Они ведь получили не того братика, которого ждали и с кем каждое воскресенье по телефону часами общались, я для них сейчас не пойми кто, и явно не соответствую их ожиданиям.

Сняв со стены гитару, покрутил колки настраивая инструмент испанским строем. Пару-тройку минут поперебирал струны, вспоминая текст. Слова песни полились бальзамом на душу снимая напряжение. Всё-таки Цой великий певец, жалко только погиб рано:

— Пустынной улицей вдвоём

С тобой куда-то мы идём,

И я курю, а ты конфеты ешь…

Я ведь мои сестрицы и есть, те самые восьмиклассницы, уже не дети, но и до взрослости ещё рановато.

— У у-у-у. Восьмиклассница, а а-а а

Попал я с этими обормотками, у них сейчас только чёрное и белое, возраст юношеского максимализма.

— Ты говоришь, что у тебя по географии трояк,

А мне на это просто — наплевать.

Ты говоришь, из-за тебя там кто–то получил синяк,

Многозначительно молчу, и дальше мы идём гулять

Руки сами без участия мозга заиграли проигрыш аккорда Еm добавляя флажолет на двенадцатом ладу верхних струн. А вот мозг искал выход в сложившейся ситуации. На девчонок и давить нельзя. Хочется им соревноваться за приз в моём лице, так и пусть их, лишь бы не плакали и синьку не кушали. С меня не убудет, тут главное до края не доходить, от любви до ненависти, как говорится, один шаг.

— Мамина помада, сапоги старшей сестры,

Мне легко с тобой, а ты гордишься мной.

Ты любишь своих кукол и воздушные шары.

Но в десять ровно мама ждёт тебя домой.

Окончив припев, оставив песню в прошлом мгновении, некоторое время, не замечая минут, хандрил, играя аккорды четвёртым перебором.

Лана показала мне какие же они ещё дети, беспомощность сестры заставила посмотреть на всю ситуацию совершенно с другого ракурса.

— Вновь в чащу хвойную войдя-я-а,

Вспомню, как её здесь ви-и-и-дел я-а,

Словно-о о-одея-я-лом э-э-тот ле-е-с.

Накро-о-ет ночь, и троп уж след исче-е-з.

Вновь оста-а-лся с тьмой нае-един-е-е,

Как больно мне, не поют совсем птицы в душе-е

Не знаю почему меня потянуло на Рамштайн, наверное, энергия песни, мелодия тяжёлого рока в купе с мелодичностью баллады. А ещё безысходность. Упавшая тяжестью на плечи. Понимание, что прошлая моя жизнь так же осталась в прошлом, что мне никогда не пройти по любимым улочкам родного города, по своим друзьям и подругам, по тем, кто не оставил меня одного с моей бедой и навещал калеку, пусть даже раз в пол года…

— Без тебя-я-а я-а не могу-у,

Без тебя-я-а-а

А с то-обо-ой я как в аду-у,

Без тебя-а-а… Без тебя-а,

Вечность тя-а-анутся ми-ину-уты,

Без тебя-а-а…

А с то-обо-ой теряю-у бу-удто

Сам себя-а-а…

Музыка зажила своей жизнью вместе с моим настроением, звуки электрогитары гармонично вплелись в мелодию моего инструмента, поддерживая ритм ударных. Солнышко зажглось, осветив своим светом мои чувства, отдаваясь всполохами ритму музыки. Огоньки, снежинками закружились, где-то на периферии моего зрения. Из вентиляционного продуха под потолком высунулась голова Нафани, беззвучно разевая рот, пытаясь до меня докричаться. Мне ничего не хотелось, и я закрыл глаза полностью отдаваясь песне.

— Без тебя-я-а я-а не могу-у,

Без тебя-я-а-а

А с то-обо-ой я как в аду-у,

Без тебя-а-а…Без тебя-а,

Вечность тя-анутся ми-ину-уты,

Без тебя-а-а…

А с то-обо-ой теряю-у бу-удто

Сам себя-а-а…

Пропевая последний куплет, неожиданно для самого себя, почему-то представил Софию, даже не представил — увидел, её лицо, застенчивую улыбку, глубокие озёра карих с зеленью глаз. Поэтому открыв глаза, увидев стоящую передо мной девушку сначала не удивился. Странность ситуации до моего сознания не сразу достучалась.

София стояла предо мной босиком, одетой лишь в длинную, до пят, шёлковую сорочку нежно розового цвета, волосы девушки были в лёгком беспорядке, а лицо, намного припухшее, как это бывает у только что проснувшегося человека.

— Привет, — поздоровался я с девушкой. — Ты как здесь?

— Ты позвал, и я пришла, — ответ, при всей своей обыденности заставил меня собраться. Что-то было не так, ни тебе «Мой Господин», ни уже ставших привычными поклонов.

— Что значит «позвал и ты пришла», так и шла в ночнушке по городу? — Я всматривался в лицо девушки, поведя взглядом вниз по открытой шее и ключицам, задержался на торчавших сквозь материю сосках, с секунду помедитировал на просвечивающимся темном пятне лона, оценил длинные ноги и обнажённые лодыжки, аккуратные пальчики на ступнях немного прикрытые прелыми листьями и хвоей.

Не понял.

Отложив гитару на спинку дивана, с удивлением встал, оглядывая разбросанные по комнате сухие ветки, еловые лапы и сухие листья вперемешку с длинными, почти сосновыми иголками. Бардак был неимоверный, на моей кровати лежала большая куча иголок похожая на муравейник. Судя по шевелящимся иголкам, муравьи тоже присутствовали, и вообще откуда одуряющий запах леса в моём жилище.

— Бли-и-н… Допелся, — порывисто шагнул вперёд, обнял девушку, не размыкая рук отвёл голову чуть назад, смотря прямо в глаза, попросил: — расскажи пожалуйста, как это было.

— Я не знаю, — Девушка недоумённо огляделась, зябко передёрнув плечами, — разве вы мне не снитесь? Господин?!

Крупная дрожь прошлась по её телу, она прильнула ко мне уткнувшись лицом в мою грудь и быстро затараторила:

— Я вчера, после больницы долго сидела с заместителем управляющего, мы с нею разбирали поступившие счета на оплату