Бред сивого кобеля - Екатерина Вильмонт

– Тебе бы пораньше об этом подумать, друг ты мой.

– Знаю, я виноват, я сволочь, все понимаю, но что делать-то?

– Думаю, подождать. Она должна как-то проявиться… Мне может позвонить… Не думаю, что она просто плюнет на наши с ней отношения. Она знает, что я должна приехать сегодня…

– Мать, если она позвонит тебе, скажи ей, что я… Что я жутко жалею обо всем, и вообще… Скажи, мне без нее плохо.

– Скажу, так и быть.

– Надеюсь, у нее хватит ума… И потом, Мамзик… Его она точно не бросит.

– Но она может пристроить его в хорошие руки, а сама… Черт, всякие дурацкие мысли в голову лезут… – Ты Альке звонил?

– Конечно. Она не в курсе. Страшно удивилась.

– Ну она могла и разыграть удивление…

– Да нет, там Владька был…

– Вероятно, глупо спрашивать тебя, не замечал ли ты за ней в последнее время ничего странного…

– А знаешь, она вдруг как-то жутко похорошела…

– Тебя это смутило?

– Да как сказать… В тот момент нет, а сейчас я задумался…

– Как всегда, крепок задним умом.

– Мать, я же занят как… Некогда мне задумываться, отчего жена вдруг похорошела. Мало ли… Крем новый, косметолог… Ваши бабские штучки.

– И даже в голову не пришло, что у нее мог кто-то появиться?

– Почему? Я мог предположить… Но, честно говоря, не верил, нет… У нее молодой муж, зачем ей? Она же по натуре не блядь.

– Да, в вашей паре блядь – ты.

– Скажешь тоже, – поморщился сын. – Просто я нормальный мужик. Скажи лучше, что делать?

– Ничего. Жить без Туськи. Меня это страшно огорчает, но в конце концов это не смертельно.

– Знаешь, тошно приходить в пустую квартиру… Даже Мамзика нет. Я к нему привязался.

– Заведи другого кота, не проблема. Да и баб, желающих занять Тусино место, думаю, хватает…

– Ты не понимаешь… – сокрушенно покачал головой Алексей.

– Понимаю, все понимаю. В тебе говорит уязвленное самолюбие. Если бы ты любил Туся, не мотался бы по низкопробным девкам.

– Какое отношение это имеет к любви?

– Тем более!

– Ладно, мать, я пойду. Мне всегда казалось, что ты все понимаешь, но вы, бабы, все одинаковы.

– Ну, если все одинаковы, так чего расстраиваться?

Он только безнадежно махнул рукой и ушел. Хотелось напиться. Но хватило ума не поддаться настойчивому желанию. Когда он вошел в квартиру, сразу раздался звонок в дверь. Он вздрогнул.

– Алексей Кириллович, вот…

За дверью стояла соседка по площадке, держа на руках… Мамзика, грязного, исхудавшего, с уже совершенно трагическими глазами. – Ведь это ваш?

– Мой! – закричал Алексей. – Где вы его нашли?

– У подъезда мяукал. Я вспомнила, что Туся в новогоднюю ночь просто с ног сбилась, искала его. Она дома?

– Нет, она уехала в Питер, к подруге. Спасибо вам огромное, мы так расстраивались. Иди ко мне, шлендра! Куда тебя понесло? Еще раз спасибо!

– Да не за что.

В глазах соседки читалось явное недоверие и жуткое любопытство. Видимо, разговоры о Тусином бегстве уже бродили по подъезду.

Значит, в новогоднюю ночь пропал не только муж, но и котенок… И она пришла в отчаяние… Но куда она могла податься? Утешает то, что она все-таки взяла кое-какие вещи.

Первым делом он вымыл котенка, который даже не сопротивлялся, а сидел в раковине, терпеливый и благодарный. Алексей вытер его и понес на кухню кормить.

– Ешь, гулена, но не надейся на добавку, а то тебе плохо станет, вон как исхудал…

Но Мамзик и не просил добавки. Поев, он слегка умылся и на заплетающихся лапах побрел в прихожую. Алексей подхватил его, уложил на кресле и прикрыл махровым полотенцем.

– Спи, бродяга.

– Затем позвонил матери и рассказал о возвращении блудного котенка.

Нина Михайловна огорчилась еще больше.

– Лешик, не знаю теперь, что и думать… Может, наймешь частного детектива, а?

– Частного детектива? Зачем? Чтобы убедиться, что она не покончила с собой? Но когда хотят свести счеты с жизнью, не берут с собой вещи… Просто надо признать, что она меня бросила… Наверное, чтоб меня опередить… У нее была навязчивая идея, что я моложе… что у меня непременно появится молодая девчонка… Ну что ж, может, все и к лучшему. А Мамзик теперь со мной. Уже не так кисло будет возвращаться в квартиру. Что ж, будем жить.

Он страдает, он ужасно страдает, подумала Нина Михайловна. Она тоже чувствовала себя несчастной. Исчез человек, которого она любила, считала близким, надежным другом… Ей некому было сейчас рассказать о счастливых днях, проведенных в Риге. И она заплакала.

Прошло около месяца, и как-то вечером в квартире Нины Михайловны раздался звонок в дверь. Она никого не ждала.

– Кто там?

– Нина, открой!

– Кто это?

– Кирилл!

– Господи боже мой, откуда ты взялся? – спросила она из-за двери, охваченная бурей противоречивых чувств.

– Ну не на лестнице же мне объяснять, – раздраженно бросил он.

Она распахнула дверь.

– Кирка, ты? С ума сойти! Вот уж не ожидала! Вспомнил о сыне, что ли?

Как он изменился, как постарел, но и я ведь постарела… Нет, он еще хорош, только глаза какие-то несчастные…

– На улице так метет, я отвык… Ниночка, я рад тебя видеть, ты прекрасно выглядишь… Нина, у меня к тебе разговор, он будет ужасным, я знаю, но помочь мне можешь только ты… Я прекрасно понимаю, что обращаться с этим именно к тебе просто безумие, цинизм, черт знает что такое, но у меня нет выхода…

– Да что случилось? Откуда ты вообще взялся?

– Нина, я виноват перед тобой и сыном…

– Вспомнила баба, як дивкой была… Все быльем давно поросло, Кирюша. Сын вырос без тебя и никогда даже не вспоминает, что у него был отец. А ты решил на старости лет прощения просить? Зачем?

– Нина, та вина и впрямь уже быльем поросла, но, видимо, судьбе было угодно наказать меня, и очень жестоко… за легкомыслие молодости… И моя вина усугубилась безмерно… Но это было сильнее меня…

– Да что ж это такое? Говори толком, как еще ты смог провиниться передо мной и сыном?

– Я на старости лет полюбил… по-настоящему, безумно, я сопротивлялся как мог… Нина, я пришел, потому что знаю, что не был твоей великой любовью, и знаю твердо, что ты по-настоящему добрый и великодушный человек, не отягощенный дурацкими предрассудками…

– Кирилл, может, тебе надо выпить, чтобы наконец связно рассказать все? А то я ничего не пойму. Какое мне в конце концов дело до твоей поздней любви, а? Ты пришел исповедаться? Так я не отпускаю грехи… Или отпускаю заранее. Ты вообще-то здоров?