Низина - Джумпа Лахири

Курортный сезон на острове уже почти заканчивался, туристов становилось все меньше, многие рестораны закрывались, только парочка работала для местного населения, живущего тут круглый год. Астры ярко цвели, листья плюща начали краснеть. Солнце сияло вовсю, и воздух был чист и безмятежен — словом, пока прекрасный летний денек.

Они арендовали велосипеды и поехали кататься по окрестностям. Субхашу поначалу с трудом удавалось удерживать равновесие — ведь он не сидел на велосипеде со времен детства, когда они с Удаяном учились кататься на велике по тихим улочкам Толлиганга. Он помнил, как вихляло переднее колесо, когда один из них крутил педали, вцепившись в руль, а другой сидел сзади на багажнике.

Сейчас в кармане у него лежало сложенное вчетверо письмо от Удаяна. Оно пришло накануне.

Сегодня в нашу с тобой комнату залетел воробей. Ставни были открыты, вот он и впорхнул. И летал, хлопая крылышками, по комнате. И я вспомнил тебя — подумал, какой восторг наверняка вызвало бы у тебя это пустяковое происшествие. У меня появилось ощущение, будто ты снова дома. Конечно, он упорхнул обратно на улицу, как только я вошел.

Мне сейчас двадцать шесть, и это меня еще пока греет. А тебе через пару лет стукнет тридцатка. Нас с тобой ждет новая фаза жизни — больше половины пути до полтинника уже прожито!

Жизнь моя начала мне уже как-то приедаться, однообразие и скукотища — по-прежнему преподаю, даю частные уроки студентам. Будем надеяться, что они смогут достичь более высоких целей, чем я. Самые приятные для меня моменты каждый день — возвращение домой к Гори. Мы вместе читаем, слушаем радио — так проходят вечера.

А ты знаешь, что в двадцать шесть Фидель Кастро уже был брошен в тюрьму? К тому времени у него за плечами уже было наступление на казармы Монкада. А его брат одновременно с ним сидел в тюрьме. Их содержали отдельно, не разрешали видеться друг с другом.

Кстати, насчет общения. Я вот тут недавно читал о Маркони. Ему было двадцать семь лет, когда он сидел в Ньюфаундленде, слушая букву S из Корнуолла. Его беспроводная станция на мысе Код вроде бы недалеко там от тебя. Она находится в местечке под названием Уэллфлит. Ты был там?

Письмо и утешило Субхаша, и вместе с тем смутило покой. Упоминания о тайных закодированных знаках вызвали в памяти игры былых времен, их с Удаяном морзянку. Удаян упоминал в письме о Кастро, но при этом описывал тихие спокойные домашние вечера с женой. Неужели Удаян сменил одну страсть на другую? Может быть, он теперь целиком и полностью посвятил себя Гори?

Субхаш ехал за Холли по извилистым узким тропинкам, мимо громадных солончаков, разделявших остров на две части. Мимо лугов и красивых частных домов с башенками. На пустынных пастбищах, местами обнесенных каменной оградой, там и сям белели валуны. Деревья встречались редко.

Они быстро пересекли весь остров, поперек мили в три, не более. Косяки пустельги все летели на юг, крылья их в воздухе казались неподвижными, а иногда при сильном ветре похоже было — их сдувает назад. Холли кивнула в сторону Монтаука, на оконечность Лонг-Айленда, который в тот ясный день виднелся с другой стороны громадного залива.

В полдень они спустились к морю по крутым скрипучим деревянным ступенькам, разделись до купальников и долго плавали в высоких волнах. Несмотря на теплую погоду, дни уже становились заметно короче. Через какое-то время они снова сели на велосипеды и поехали на другой пляж, где любовались закатом, наблюдали, как алое пятно опускается и растворяется в воде.

На обратном пути они увидели на обочине черепаху и остановились. Субхаш взял ее в руки, разглядывал рисунок на панцире, а потом отнес в траву, откуда она и приползла.

— Надо будет обязательно рассказать Джошуа, — сказал Субхаш.

Холли на это ничего не ответила. Она вообще сделалась какой-то молчаливой и задумчивой, настроение у нее было странно пасмурным. Субхашу оставалось только гадать о причинах такой перемены. Возможно, ее расстроило упоминание о Джошуа. За ужином она тоже была какой-то подозрительно тихой, ела мало, сославшись на головную боль от длительного пребывания на солнце.

Впервые за все время они только поцеловали друг друга перед сном, и ничего больше. Субхаш лежал рядом с ней в постели, слушал шум прибоя и наблюдал за восходом восковой луны. Он и хотел бы уснуть, но сон не шел.

Утром Холли вроде бы немного ожила, за завтраком даже с аппетитом съела тосты и яичницу. Но когда они ожидали своего кораблика, она сказала, что им нужно серьезно поговорить.

— Я очень рада, Субхаш, что познакомилась с тобой. Мы провели вместе прекрасное время.

Он сразу все понял. Она как будто бережно взяла их обоих и перенесла куда-то в сторонку с сомнительного пути, по которому они шли, — как сам он вчера перенес с опасной дороги в траву черепаху.

— Я хочу, чтобы мы расстались по-доброму, — продолжала она. — У нас, надеюсь, это получится.

Потом она объяснила, что имела разговор с отцом Джошуа, и они решили попробовать наладить былые отношения.

— Но он же бросил тебя!..

— А теперь хочет вернуться. Послушай, Субхаш, я знаю его уже двенадцать лет, он отец Джошуа. И ты не забывай: мне уже тридцать шесть!

— Ну а зачем сегодня надо было ехать сюда, если ты не хочешь больше со мной видеться?

— Я думала, тебе понравится эта поездка. Мы же вдвоем, без Джошуа, никогда нигде не бывали.

— Мне нравится Джошуа.

— Ты молод, и у тебя потом обязательно будут собственные дети. К тому же ты через несколько лет вернешься в Индию, сам это говорил.

Она поймала его в его же собственной паутине противоречий и сказала ему то, что он и так уже знал. В тот момент Субхаш почувствовал: он больше никогда не приедет к ней домой. И понял, зачем был нужен бинокль. Этот подарок символизировал их прощание.

Субхаш не мог винить ее, так как осознавал — это расставание, наверное, будет даже к лучшему. Осознавал и все равно злился на нее за то, что она приняла это решение самостоятельно.

— Но ведь мы можем остаться друзьями, Субхаш, — произнесла она.

На это он ответил ей, что наслушался уже достаточно и что не хочет остаться просто другом. Он сказал, что когда кораблик придет в Галилею, то дождется автобуса и поедет домой на нем. И он попросил ее больше никогда не звонить ему.

На кораблике они сидели отдельно. Субхаш достал из кармана письмо Удаяна и перечел снова. А потом разорвал его на мелкие клочки и выбросил в море.

Началась третья его осень в Род-Айленде. Осень 1971 года.

Опять листва на деревьях теряла хлорофилл, одевалась в другие цвета — во все оттенки желто-красного, навевавшие ему воспоминания о кайенском перце, куркуме и имбире, которые мать каждое утро толкла в ступке, чтобы приправить пищу.

Эти яркие краски становились все гуще и насыщенней, а потом листва начала жухнуть, трепетать на ветру, словно рой бабочек, и осыпаться.