Дневник одного плавания - Сергей Петрович Воробьев

великолепным променадом по-над морем, выложенным мелкой мозаичной плиткой, сквозь которую местами пробиваются идеально ухоженные пальмы вперемежку с шарообразными фонарями на высоких тонких столбцах. Фонари зажигаются ближе к вечеру, и тогда возникает ощущение некой южной экзотики, ненавязчивого праздника жизни.

Ты идёшь не спеша по тёплой мозаичной дорожке вдоль вытянутой синусоиды южного берега Средиземного моря, обходишь шелестящие под лёгким вечерним бризом разлапистые пальмы, касаешься плечом высоких стоек уличных светильников, лапаешь (как нахал женщин) массивные парапеты пляжных ограждений, слушаешь шёпот лёгкого прибоя, вдыхаешь настоянные на цитрусах и масленичных культурах не знакомые нашему обонянию запахи, рассматриваешь респектабельную публику, мелькающую рядом и в отдалении в зевах кафе, баров и ресторанов. Ты становишься почти сопричастным этому гульбищу – этой далёкой, неведомой нам жизни. Чтобы быть вполне сопричастным, не хватает врождённой респектабельности, выглаженных кастеляншей белых шорт и местной валюты – мучо песетас. И ты говоришь себе в утешение: «Да пошли они себе куда подальше со своими лобстерами и дешёвой экзальтацией! Это не праздник жизни, а его подмена, показное пиршество и небрежение истинными ценностями жизни. А где они – эти истинные ценности? Вот, то-то и оно! Где они? Нелегко ответить на этот вопрос, когда оказываешься случайным созерцателем чужой жизни, попавшим в не совместимые с собственными реалиями обстоятельства».

Создаётся впечатление, что все эти праздные люди приехали сюда только для того, чтобы днём загорать и купаться, а вечером питаться и развлекаться, что, собственно, и соответствовало действительности. «А где же роль труда?» – спросил меня вечером старпом после прогулки по набережной. Вот это и есть наглядная роль труда: совсем рядом заводы, фабрики и генерирующие электрическую энергию станции и тут же, почти без перехода, плоды этого труда, воплощённые в денежную массу, которая переваривается другой индустрией – индустрией культурного отдыха и туризма. Вот только каким образом заработанные трудом деньги перекочёвывают в карманы праздной публики, остаётся загадкой. Создаётся впечатление, что работа и труд сами по себе, а деньги и развлечения тоже сами по себе, то есть, как бы не связаны между собой. И, скорее всего, это так и есть.

Наш «дед» решил после вчерашнего, весьма обильного употребления местных алкогольных напитков, отмокнуть в целебных водах Средиземного моря.

– Надо выправить тонус, – говорил он, тяжело ворочая сухим языком.

Оделся он, конечно, по «последней моде». Когда он вышел на берег, на нём была синяя нейлоновая рубаха образца 60-х годов, зелёные рабочие шорты до колен (которые он гладил методом высиживания), белые кожаные сандалии на высокой платформе без задников (в 70-е их называли «ни шагу назад») и застиранные носки неопределённого цвета – земля с песком. Причём, носки он хотел застегнуть специальными мужскими резинками-подтяжками, вышедшими из употребления лет сорок назад. Это устройство закреплялось на икре, и к нему клипсами пристёгивался носок. Но капитан отговорил его и убедил, что такие вещи уже давно не носят, а если носят, то под брюки.

– Жаль, – сокрушался старпом, – надо было оставить. Местные дамочки попадали бы от удивления и зависти, что таких приспособлений нет у их мужей и любовников. А завтра, я уверен, эти лыжные крепления для носков стали бы здесь курортной модой. Ведь в моде нет ничего нового, всё идёт по кругу. По крайней мере, с этими подтяжками он выглядел вполне брутальным мужчиной. Его даже могли принять за пикадора, потерявшего свою лошадь. А сейчас – бомж бомжом.

«Дед» на развилке ушёл влево от променада и попал на параллельную улицу со сплошным рядом коттеджей, вилл и отелей. Когда он понял, что от моря его отгораживает нескончаемая гряда фешенебельных строений, а идти обратно шибко не хотелось, он, ничтоже сумняшеся, завернул к воротам одной из респектабельных вилл в надежде пройти «наскрозь». Охранник долго оглядывал его, как музейный экспонат, потом позвонил кому-то по телефону и заодно спросил, кто он, куда и зачем идёт. Вдруг ему назначена аудиенция хозяином этой виллы, чем чёрт не шутит. «Дед» стал кивать в сторону порта и, с трудом вспоминая краткий упрощённый курс английского, вытянул из себя следующее:

– Я симан, шип там, порт, иду на бич купаться…

При этом он сделал характерные движения руками в стиле брасс. Охранник вывел его на улицу и показал, что нужно идти дальше «файв ханрид митре» и свернуть направо по дороге. И он прямой, как шлагбаум, рукой покачал в нужную сторону.

– Гуд, гуд, – сказал служитель на прощанье, похлопывая «деда» по синему нейлоновому плечу, всем видом давая понять, мол, плыви отсюда брассом – своим любимым стилем, а ещё лучше – баттерфляем.

– Тебе нужно не здесь стоять, – посоветовал «дед» служителю, – а в общественном ватер-клозетте, и подавать туалетную бумагу посетителям.

– Си, си, амиго, – благодушно отреагировал испанский страж, возможно первый раз в жизни услышав русскую речь, и на всякий случай согласившись с искренним пожеланием нашего «деда».

По причине быстро наступающей жары и неважного самочувствия «дед» пошёл в обратную сторону – на пароход, чем ещё больше удивил охранника. На пароходе дед помылся под холодным душем, сказал «вот это гуд» и лёг спать. Вечером он проснулся и произнёс вслух сакраментальную фразу: «Не мешало бы выпить пива!» Пива на судне не было. Идти в магазин или в бар было бесполезно, так как зарплату мы получали в долларах, а на территории Испании тогда были в ходу только песеты. Мотивация выпить пива у «деда» превалировала над всем сущим, и он уже был готов идти в ближайший банк менять свои несчастные доллары, заработанные им за месяц плавания на «Торе». Но капитан опять вовремя скорректировал его действия, сообщив, что в столь позднее время банки уже не работают. А нам по секрету поведал, что у «деда», по всей вероятности, общий алкогольный абстинентный синдром. Но это проходит.

Однако на следующее утро, увидев деда на шлюпочной палубе, я понял по горящему и устремлённому вдаль взгляду, что жажда выпить пива за ночь у него не прошла. То есть синдром остался.

– Когда открываются банки, ты не знаешь? – спросил он меня, стуча белым копытом своей сандалии по железной палубе.

– А что, Устиныч, – поинтересовался я, – хочешь счёт в испанском банке открыть?

– Доллары поменять хочу, доллары…

– А ты знаешь, что сказал про доллар корифей поэзии Сергей Михалков?

– Этот баснописец, что ли?

– А он вот что сказал:

Тебе в любой стране довольно объявиться,

Как по твоим следам нужда и смерть идут;

За черные дела тебя берут убийцы,

Торговцы родиной тебя в карман кладут.