Поцеловать осиное гнездо - Джонатан Кэрролл

– Это нарисовала Паулина?

– Нет, конечно же нет. Тогда это был, да и сейчас тоже, приз за успехи по английскому, мистер Байер. Очевидно, вы забыли наши традиции. Каждый год я дарил копию этого рисунка ученику, преуспевшему в английском языке. Паулина Острова не могла не получить этот приз, потому что чаще всего у нее были лучшие отметки. Но знаете? Она оказалась чересчур хороша, и это ее испортило. Она жульничала.

Я воспринял это так, будто он сказал непристойность о моем лучшем друге, и это было смешно – ведь она умерла почти тридцать лет назад, и я даже не знал ее. Но, в конце концов, я сумел тихо повторить:

– Она жульничала?

– Еще как! Правда, не всегда. Она читала все подряд – Уэйна Бута, Нормана О. Брауна, Ливиса... Пошли ее в библиотеку, и она притащит все, что сможет унести. Но слишком часто прочитанное потом появлялось в ее сочинениях, целиком, и она отказывалась признать это, когда следовало, проявляя опаснейшее упрямство.

– Просто не верится!

Он улыбнулся, но улыбка у него была безобразная – он сиял презрением и чувством превосходства.

– Вы тоже были влюблены в нее, мистер Байер? Этого греха в ней было больше, чем жульничества. Она позволяла любить себя, но не отвечала тем же.

– А вы тоже были влюблены в нее, мистер Трезвант?

– Когда я услышал о ее смерти, то только вздохнул. Так что, наверное, я ее не любил. Да и чем меньше старики вспоминают про любовь, тем лучше.

Кожу поранить легче всего. Даже тончайшая бумага сопротивляется – есть какое-то мгновение протеста, прежде чем нож прорежет поверхность. А в кожу нож входит, как палец в воду. Я разрезал блокноты линованной бумаги, когда нож соскользнул и вонзился в подушечку большого пальца. На желтую бумагу брызнула кровь.

Было десять часов вечера. Фрэнни внизу ужинал. Монгольское барбекю, что отпускают на дом, и Ван-Дамм на прокатной видеокассете. Обернув палец бумагой, я крикнул вниз, нет ли у него йода и бинта. Когда я объяснил, что случилось, Фрэнни поднялся ко мне с гигантской оранжевой аптечкой и, осмотрев мой палец, умело перебинтовал. На мой вопрос, где он так наловчился, Маккейб ответил, что во Вьетнаме был санитаром. Я удивился, узнав, что в армии он перевязывал людей, а не сжигал напалмом, и я упрекнул его за скрытность, ведь он почти ничего не рассказывал о себе. На это Фрэнни рассмеялся и сказал, что я могу задавать любые вопросы.

– Почему ты звонишь Дэвиду Кадмусу?

– Потому что отец этого подонка убил Паулину Острову.

– Отец этого подонка умер, Фрэнни.

– Но преступление остается. Поверни руку, я посмотрю вон там.

– Не понимаю, что это значит.

– Это означает, что я хочу, чтобы кто-то еще, кроме Дюрана, признался в убийстве Паулины.

– Зачем? Для тебя это важно?

Он ответил, держа мою забинтованную кисть обеими руками. Услышав следующие его слова, я хотел вырвать руку, но он не отпускал.

– Во что ты веришь, Сэм?

– Что ты имеешь в виду?

– То, что и сказал. Во что в жизни ты веришь? Чему ты молишься? Кому бы ты отлал свою почку? За что бы ты полез на стену?

– За многое. Перечислить? – На последнем слове я осекся.

– Да! Назови мне пять вещей, в которые ты веришь. Без вранья. Не остри, не умничай. Назови откровенно пять вещей, не думая.

Вот тут, обиженный, я и попытался вырвать руку. Но он держал крепко, и мне стало не по себе.

– Хорошо. Я верю в мою дочку. В мою работу, когда получается. Верю в... Не знаю, Фрэнни, нужно подумать.

– Из этого ничего хорошего не выйдет. Судя по твоим словам, весь этот цинизм заведет тебя в дерьмовый тупик. Знаешь выражение: «Лиса знает много хитростей, а еж знает одну большую хитрость»? Разница между мной и тобой в том, что у меня в жизни есть что-то одно важное, без чего я не могу, я хоть знаю, куда идти. И я уверен, Эдвард Дюран не убивал Паулину. И когда-нибудь я узнаю, кто в действительности это сделал... При всех твоих успехах, Сэм, у тебя лисьи глаза – нервные и нетерпеливые; они ни на чем не задерживаются надолго... Мне кажется, ты сюда приехал, пытаясь убежать от собственной жизни. Пытаясь вернуться к чему-то старому – мертвому, но безопасному. Где, возможно, найдется что-то, что спасет тебя. Вот это место и привлекает тебя, потому что там – единственное воскресенье в твоей жизни, а остальные дни недели пасмурные, хуже не придумаешь.

Фрэнни выпустил мою руку и вышел. Я слышал, как он спускается по лестнице, а потом снова завопил телевизор. Самое интересное, что внутренне я был совершенно спокоен. Обычно в таких случаях где-то в глубине меня включаются звонки и сигналы тревоги У меня вспыльчивый характер, я быстро закипаю, а еще быстрее срабатывает аварийная система и возводит стены в моей душе, когда бы она ни подверглась нападению, однако на этот раз ничто во мне не шелохнулось, потому что все сказанное Фрэнни было правдой, и я сам знал это.

В тот вечер мы больше не виделись. Около двух часов ночи, повертев так и сяк слова «одна большая хитрость», я отказался от мысли уснуть и спустился по лестнице, чтобы заняться чем-нибудь, что можно найти в чужом доме, да еще с порезанной рукой.

На кухонном шкафу у Маккейба громоздились остатки готовой еды ядовито-ярких цветов – из дешевых закусочных – и высился строй бутылок с острыми соусами. Холодильник был набит объедками блюд, которые отпускают готовыми на дом. Когда речь заходила о еде, Фрэнни называл себя «гурматтом» и, казалось, гордился этим.

Оставалось только включить фильм с Ван-Даммом и провести время с этой брюссельской капустой. Я подошел к магнитофону, чтобы вставить кассету. Сверху лежал порнофильм под названием «Обхват-3». В фильме была занята некая Мона Лаудли, и, поглядев на ее изображение на коробке, я решил, что для ночных часов такая компания подходит получше, чем Жан-Клод. Иногда порно облегчает душу, а моей сейчас не помешало бы развлечься чем-нибудь щекочущим нервы, и потому я, фигурально говоря, вставил Мону.

Перед началом фильма кинокомпания дала рекламу: «СКОРО НА ЭКРАНЕ!» Несколько минут непристойностей, чтобы возбудить аппетит к следующему заходу в темный угол видеомагазина. Я посмеялся над клипом первой рекламы, и настроение повысилось.

Потом начался анонс следующего – «Проглоти его целиком». Сексуальному монтеру открыла дверь Вероника Лейк. Моя Вероника Лейк. Полторы минуты моя любимая занималась ясно чем с типом, смахивавшим на Джеффа Страйкера.

Готов поспорить, вы такого не испытывали: женщина, которая всегда очаровательно скромно раздевается, всегда закрывает дверь, когда идет в туалет, и любит простые белые ночные рубашки или мужские пижамы, вдруг перед вами на телеэкране вытворяет вещи, о которых мечтают лишь заключенные или женоненавистники.

Моя Вероника Лейк.

Как в приличном обществе принято спрашивать любимую, почему она не сказала, что снималась в порнофильмах? Где эта Мисс Хорошие Манеры, когда она действительно нужна?