Русалки-оборотни - Антонина Клименкова

— Так-то оно так, — согласился Серафим Степанович, — да только о мертвецах, выходящих из могил по ночам, рассказывают люди в разных землях, и истории эти во многом сходятся. Будто бы оживают некоторые покойники в ясные лунные ночи, встают из гроба и отправляются бродить…

— Страхи-то какие, господи! — суеверно перекрестилась Ямина, — Хоть бы ночью не приснилось.

— …И коли им человек живой встретится на пути, — продолжал старец, понизив голос, — будто бы нападут и кровь всю до капельки высосут. А могут и специально какого человека разыскать, коли отомстить за что-то хотят или просто приглянулся. Тогда они его выслеживают, точно охотник зверя, пробираются в дом и подкрадываются к нему тихо-тихо. Говорят, еще морок сонный наводят на свою жертву. И лежит человек, будто сам мертвый, пошевелиться не может. А наутро думает, что ему все привиделось. Только на шее у него, вот здесь, — он постучал пальцем пониже уха, — отметина остается от клыков упыриных. И начинает человек хворать, сохнуть, свет белый ему не мил больше, от людей прячется, от солнышка. И невдомек никому, отчего беда с ним такая, никто не ведает, что упырь к бедняге повадился, каждую ночь кровушку пить является. Да чем сильнее человек этот был, тем дольше ему мучиться, больше ночей придется упырю из могилы вставать. А тому и любо лишнюю ночку погулять. Когда ж помрет жертва, тоже в упыря превратится и тоже станет к живым людям хаживать, чтоб жажду свою сатанинскую утолить.

Глаша бросила вторую надкушенную ватрушку и во все глаза уставилась на монаха. И хоть солнце ярко светило и птицы громко пели, по спине пробежал холодок… И как только Феликс может продолжать так невозмутимо пить чай?

— А кровь-то сосать зачем? — шепотом спросила Глафира.

— Так у них положено, — пояснил Феликс. — Иначе не могут.

— Каждый народ беспокойным покойникам свое название придумал, — продолжал Серафим Степанович. — В Румынии живых мертвецов зовут носферату, на Балканах вукодлаками, в Европе вампирами. Русалок тоже, кстати, многие принимают за духов утопленниц. У татар есть убыр, у белорусов вупор, у украинцев навы, а по-нашему упыри это. Считается, что при жизни люди эти были колдунами либо их прокляли. Еще говорят, будто могут они превращаться в разных зверей, птиц, в летучих мышей. Могут даже обернуться туманом или надеть личину другого человека.

— Батюшки! Да с таким чудищем, поди, ничем не совладать! — испугалась Полина Кондратьевна.

— Ну почему же не совладать, — пожал плачами Феликс. — Есть средства и против упырей. Например, они как огня боятся чеснока и святой воды. Огня, кстати, тоже не любят. И солнечного света не выносят, сгорают от него дотла. Еще петушиного крика пугаются. А чтоб окончательно избавиться от упыря, можно днем, когда он совершенно не опасен и ничем не отличается от других покойников, пойти на кладбище, разыскать могилу, открыть гроб и вбить упырю в сердце осиновый кол. Бывают, конечно, особенности в каждом конкретном случае, но выбор оружия широк, как видите, что-то да подойдет.

Тут сию увлекательную лекцию пришлось прервать, так как хозяйке сделалось дурно. Со стула она не упала, но глаза закатила. Пришлось Глафире, до того внимательно слушавшей, тихонько охая и ойкая, бежать за холодной водой, а Серафим Степанович принялся обмахивать впечатлительную даму салфеткой.

— Что-то мы с тобой, брат Феликс, увлеклись шибко, — покачал головой старец. — Нехорошо так женщину путать. Она к нам со всей душой, пирогов напекла, а мы на нее страху нагнали.

— Ничего-ничего, все обойдется, — бодро откликнулась Глаша, внеся полный кувшин ледяной колодезной водицы, — Я вот на нее сейчас плесну холодненькой…

Серафим Степанович упредил ее порыв, тихонько побрызгал в лицо Полине Кондратьевне, отчего та вскинулась, хватая ртом воздух, замахав руками, будто и вправду ведром воды ее окатили.

— Ох, что это со мной? — пролепетала она, нервными пальцами принявшись поправлять прическу, воротничок платья.

— Прошу прощения, — повинился Феликс. — Я заставил вас переволноваться, рассказав о…

— Нет-нет! Достаточно! — замотала головой Ямина. — Ни слова больше, с меня на сегодня достаточно. Потом, может быть, как-нибудь через недельку я еще с удовольствием послушаю о всяких ужасах. А пока не надо… — вздохнула она. Вдруг замерла, повела носом: — Ах, батюшки! У меня ж гусь в печи подгорает!..

— Значит, голубушка, ты говоришь, будто кроме русалок у вас тут и домовые, и ведьмы, и привидения пошаливают? — подвел Серафим Степанович итог довольно сумбурному рассказу Глафиры.

— Ага, бывает, — кивнула девушка, обмахиваясь передником и смешно надувая щеки, чтоб остыть после прогулки по солнечному зною.

После завтрака Серафим Степанович выразил желание пройтись, а для компании позвал с собой Феликса и Глафиру. По пути неторопливо расспросил девушку, известны ли ей какие-либо подозрительные происшествия, случавшиеся в деревне и не имеющие рационального, разумного объяснения. Глафира припомнила подобных случаев предостаточно. Правда, изложить все достоверные сведения и слухи связно оказалось делом нелегким. Особенно в такую жару, когда, казалось, с неба лился не свет, не золотые лучи, а ручьи расплавленного золота — солнце недвижно повисло в лазури небесного купола на середине своего пути…

— Ну хорошо, — сказал Серафим Степанович, в задумчивости поглаживая седую бороду и, прищурившись наблюдая за прыгающими в траве кузнечиками.

— Что ж хорошего? — переспросила Глаша, тоже внимательно поглядев на подрагивающие от зеленых акробатов травинки.

Монах присел отдохнуть на пенек, что весьма кстати обнаружился на опушке. Тенистый сосновый лес ровной линией подступал к лугу, засеянному клевером — ярко-рубиновыми искрами шарики цветков горели среди темных трилистников.

— Думаю, каждую загадку придется разгадывать особливо, — молвил старец. — А там, глядишь, и мозаика сложится. Перспективное у вас селение, однако! — неожиданно весело добавил он, подмигнув девушке. — Пожалуй, загостимся!

— Серафим Степанович, к вам посетитель пожаловал, — сообщил Феликс.

Глаша поглядела на него с завистью — жара, казалось, на него вовсе не действовала. Ничуть не боясь полуденного зноя, он не прятался, как они, в тенечке, а без устали бродил по самому солнцепеку. Точно волк следы какие выискивал…

— Вот глазастый, — усмехнулся старец. — Ну говори, брат, кто там?

Феликс вернулся с пригорка — из потревоженной травы из-под ног брызгами в разные стороны разлетались кузнечики.

— К калитке Ямины… — начал было он, но Глафира не удержалась, прыснула, прикрыв рот ладошкой.

— К калитке госпожи Яминой, — нахмурившись, продолжил он, — подошла старушка небольшого роста, согбенная, с клюкой. Она что-то спросила, Полина Кондратьевна с крыльца ей что-то ответила и указала рукой в нашу сторону. Старушка направляется сюда.

Глаша тоже сбегала на пригорок и оттуда сообщила:

— Это баба Нюра! Здрасьте, баба Нюра!