The Intel. Как Роберт Нойс, Гордон Мур и Энди Гроув создали самую влиятельную компанию в мире - Марк Мэлоун

Не много понадобилось времени, чтобы их заметила отраслевая пресса. В начале 1971 года Electronic News, малоформатная газета, позиционирующая себя как еженедельный источник новостей в индустрии, послала одного из своих репортеров в Долину, чтобы исследовать этот феномен. Репортер, Дон Хоуфлер, начиная с 11 января 1971 года, произвел на свет серию (растущую в геометрической прогрессии) статей на тему этого нового полупроводникового объединения. Но самым большим вкладом Хоуфлера был заголовок этой истории. В последующие годы он будет поочередно относить авторство этого заголовка то своему другу Ральфу Вэрсту, то нечаянно услышанному разговору двух продавцов в отеле «Марриотт», которые, как он считал, лучше всех поняли извержение новых компаний по производству чипов, распространяющихся по региону.

Этот заголовок был: «Кремниевая долина, США». И в течение последующего десятка лет компании кремниевых полупроводников этой Долины – в основном Intel, National Semiconductor, Fairchild Semiconductors и AMD – вместе с Motorola и Texas Instruments станут доминировать во всем остальном техническом мире и постепенно – в экономике США, сражаясь между собой насмерть. Они не только изменят мир, но также определят для него новый неумолимый темп.

Кем были три этих человека, эта троица, которая создала корпорацию Intel? Сначала мы приглядимся к двоим основателям, Нойсу и Муру, а затем перейдем к Гроуву.

Роберт Нортон Нойс родился 12 декабря 1927 года в Берлингтоне, штат Айова, в небольшом городке на берегу Миссисипи, на самой южной окраине города, почти равноудаленного от Чикаго, Де-Мойна и Сент-Луиса. На самом деле дом семьи был ближе к соседнему Денмарку, небольшой деревне, управляемой конгрегационалистской церковью.

Естественно, что конгрегационализм повлиял на все детство Бобби Нойса. Его отец был служителем конгрегационалистского культа, как и отец его отца; а его мать была дочерью и внучкой священников конгрегационалистской церкви. Отец Боба, Ральф Нойс, был невысоким, застенчивым и интеллигентным мужчиной, ушедшим на Первую мировую войну из семейной фермы в Небраске. Вернувшись с войны, он изучал греческий и латинский языки в колледже Доун перед тем, как перейти и закончить обучение в Департаменте теологии Оберлинского колледжа. Прирожденный профессор (а, к сожалению, не проповедник), Ральф отлично справлялся в Оберлине и даже был представлен к награде Rhodes Scholarship. В возрасте 28 лет, когда он готовился к карьере в духовенстве, его познакомили с сестрой друга, Харриет Нортон, абитуриенткой на факультет социологии в Оберлине, мечтавшей стать миссионером.

Встретившись с Ральфом Нойсом, Харриет оставила эти планы и целиком посвятила себя мужу и четырем сыновьям. В отличие от мягкого и застенчивого мужа, Харриет Нойс была девушкой, выросшей в Чикаго, и придерживалась выраженного (очевидно, она никогда не переставала говорить) упрямого городского склада ума весь остаток своей жизни, даже когда переехала с семьей из одного маленького степного городка в другой в Айове, а ее муж сменил приход.

Бобби был третьим сыном в семье, и его появление было с неким налетом разочарования, так как мать хотела дочку. Боб унаследовал интеллект и от матери, и от отца – в действительности это был один из тех редких случаев, когда ребенок оказывается гораздо умнее обоих родителей. Что касается остального, Боб унаследовал от матери бесстрашие (оно проявится в повзрослевшем Бобе как безрассудность) и любовь к тому, чтобы быть в центре внимания. От отца он унаследовал прилежание и еще большее неприятие к личным конфликтам. Этот эмоциональный пацифизм отца, между прочим, сгладил его карьеру: степные верующие хотели иметь пастора, пышущего огнем и вдохновением, а не нерешительного примиренца, предпочитающего, чтобы паства брала с него пример, а не боялась его гнева.

Так или иначе, необычная комбинация черт характера сделала Роберта Нойса великим человеком, но также невероятно сложной, часто противоречивой личностью. Он был умнейшим человеком почти в каждой компании и даже в зрелом возрасте – лучшим атлетом. Он был, по мнению каждого, встречавшегося с ним (кроме Энди Гроува), знающим, харизматичным и все же – отдаленным, замкнутым и совершенно непознаваемым. Он избегал славы, но не упускал возможности побыть в центре внимания. Он отвергал иерархичность и титулы, но никогда не забывал о своей верховодящей позиции. И, что было самым необычным, он выбрал предпринимательскую карьеру, требующую определенной степени прагматичности и бессердечия во взаимоотношениях с подчиненными. А ведь он хотел вызывать любовь и восхищение, так что был неспособен увольнять даже плохих работников. В этом деле руки его были чисты, грязную работу за него делал сначала Чарли Спорк, а затем Энди Гроув – за него! – а он воспринимал их как корпоративных головорезов. Он был великим ученым (на самом деле веским доводом в пользу этого было то, что он должен был получить две Нобелевские премии, одну – за микросхему, другую – за туннельный диод), но отвернулся от исследовательских работ, чтобы стать бизнесменом. И вот что еще очень важно. Он всегда заявлял о своем желании работать в небольшой специализированной компании, где он мог бы избежать бюрократии и сфокусироваться на исследованиях. А вместо этого создал две огромные компании (одна из них была среди самых крупных в мире) и никогда не демонстрировал другого желания, кроме как сделать их настолько крупными, насколько это только было возможно.

Может быть, люди, знавшие Боба Нойса, тянулись к нему именно благодаря этой противоречивости его характера, а не вопреки ей. Но было и другое, не вписывающееся в перечень его великих достижений. В личном общении Нойс излучал глубоко телесную харизму. У него был низкий, сиплый голос, в разговоре часто (в связи с постоянными шутками) прерывающийся усмешками, похожими на легкий кашель. Относительно небольшой, но неожиданно крепкий для человека его возраста и положения, Нойс быстро двигался, и часто казалось, что он готов выпрыгнуть из своего кресла. Для человека, чья репутация изначально была создана на теориях, Боб Нойс всегда, казалось, твердо стоял на ногах.

Как и у многих известных люди, концентрация Нойса была степени почти нечеловеческой – и в диалоге его собеседник чувствовал, что он входит в личное пространство Боба Нойса, в котором все внимание собеседника направлено именно на него. В эти несколько минут вы были ближайшим другом Нойса – и вас завораживало то, что он соглашался с каждым вашим словом. Вы неохотно этому поддавались, хотя и чувствовали, что это был способ Нойса взаимодействовать с людьми, которых он встречал, и что он заставлял их думать, что он – на их стороне. И вы не могли дождаться момента, когда заговорите с ним снова.

Множество людей, встречавшихся с двоими великими – Нойсом и Джобсом, пытались сравнивать свои ощущения, возникавшие в обществе того и другого. Наверное, не случайно желание сравнивать вызвал именно Стив Джобс, последователь Роберта Нойса с еще более известной «областью искажения реальности». Обаяние Нойса было теплым и телесным; Джобса – холодным и эфемерным.

Нойс заставлял вас чувствовать, что могут быть исполнены важные, жизненно необходимые вещи, если бы каждый мог раскрыть свою храбрость, не обращать внимания на риск и двигаться вперед к трудной, но достижимой цели – и посмеяться на пути к ней. Нойс заставлял вас чувствовать, что хотя он будет главенствовать, это будет только потому, что он лучше подходит для этой работы, а вы – вы лучше подходите для своей.