Страшно Упрямый - Виктория Падалица

Я послушно покачала головой.

Пришлось уважить его прихоть. Хоть и молчать в такой щекотливой ситуации мне с трудом давалось.

Он зачем-то сфотографировал меня и следом спросил.

— У тебя есть родители?

— Есть. Но они не дадут за меня выкуп. — сразу обозначила я, что от моей семьи он не получит ни копейки, даже если пошлет им фотографию меня в качестве заложницы.

— А мне и не надо никакого выкупа от твоих родителей. Ты сама за себя расплатишься. — заявив это достаточно холодным тоном, он посадил меня, чтобы не лежала, снова затянул ремнями и вернулся на водительское место.

От непрекращающегося страха за собственную жизнь и шока от того, как повернулась моя судьба в одночасье, я не имела возможности расслабиться и поправить дыхание, а уж тем более рассуждать здраво.

В голову не приходило ничего путного.

В принципе, и ущерба как такого, я причинила немного, но с учетом грабительских процентов и неустоек за каждое неповиновение или обидную фразу, я застряла в этой кабале надолго. По сути я уже состояла в рабстве в долгосрочной перспективе, из которого нет выхода более быстрого и легкого, кроме как прямиком в могилу. То есть, на дно реки.

Имело ли смысл надеяться на чудо теперь, и какую судьбу уготовит для меня бразилец, я не знала. Но зато навсегда уяснила для себя, что не нужно было провоцировать бразильца.

Фотографии для бывшего не стоили моей свободы.

Никогда больше не буду заигрывать с особями мужского пола. Для меня все мужчины отныне — закрытая тема. Как только расплачусь и если вообще расплачусь — в тот же день уйду в монастырь. И гори оно все синем пламенем.

Глава 19

Эй, ле, не мороси,

Если че, — закон гласит:

«Не пожимайте чертям лапу»,

Если че — на связи…

Gazan, «Абу бандит».

Спустя хренову кучу минут утомительного ожидания, показавшихся для нас обоих вечностью, к бару подкатил черный Хаммер, приличного вида и года выпуска где-то 2008. Посчитав ниже своего достоинства парковаться у бордюра, этот квадратный кабан совершил остановку на проезжей части.

Приоткрыв дверь бэхи, бразилец приветственно кивнул прибывшим на Хаммере, а затем повернулся ко мне.

— Сейчас мы пересаживаемся вон в ту бричку, и ты ни слова. Вообще. Ни одного слова. Ни звука чтоб не слышал от тебя. — в приказном тоне объяснял он, как следует вести себя при его подельниках, чтобы не нахватать куда больших проблем, чем уже имелись. — Ни с кем не говори. Даже со мной. И никому из них не отвечай, даже если будут настойчиво спрашивать тебя. Все поняла? Повторять не надо?

Мельком взглянув на бразильца, в его мегасерьезную, напыщенную, типичную бандитскую морду лица, я поежилась.

Не хочу пересаживаться в бандитский Хаммер, не внушающий доверия, но и не имею права сказать это вслух. Да если и скажу, как будто мое мнение будет учитываться…

— Вот и ладушки. — приняв мое вынужденное молчание как согласие, бразилец спрятал пистолет за пояс, пригладил волосы, глядя на себя в зеркало заднего вида, и вылез из салона.

Перед тем, как открыть мою дверь, он в очередной раз пнул ногой по передним колесам.

До сих пор не верил, что покрышкам пришла хана.

Ишь ранимый какой…

Пусть радуется, что хоть диски целые! Они ж дороже, чем шины, а шины поменять несложно и недорого, насколько мне известно. Тем более, резина у него летняя, все равно бы пришлось менять, ведь не за горами и заморозки. А царапины на кузове заделать можно за день-два, причем самому, без больших финансовых вложений. Ну а помаду с лобового и вовсе оттереть легко…

Так что не столько я причинила ему вреда, и морального в том числе, сколько он требует от меня взамен.

Распахнув мою дверь настежь, бразилец наклонился и, кряхтя, отстегнул ремни, которые, помимо армированного скотча по рукам и ногам, служили в качестве дополнительного источника сдерживания моей бунтарской натуры и которыми я была намертво пришпилена к сидению.

Наконец избавив меня от сдавливающих черных лент, он выпрямился и тихо приказал высаживаться из бэхи собственными силами.

Я его услышала, но продолжала сидеть на попе ровно. Упорно не желая выполнять команды.

Вот не хочу и не буду садиться в бричку к бандитам. Неизвестно, сколько их там скопилось на один квадратный метр салона. Одним бандитом и так сыта по горло.

— Пошли. — скомандовал он строже.

— Никуда я не пойду! — набравшись смелости, выпалила я и прыжками на пятой точке попятилась на сидении в противоположную от двери сторону.

— Пойдешь как миленькая!

Бразилец потянулся, чтобы схватить меня за руку, но не успел — я ловко увернулась от его цепких лап и лихо переместилась в другой конец салона.

Не желая ползти за мной по сидению, ведь это было унизительно, бразилец, что-то бурча себе под нос, обошел БМВ с другой стороны и открыл вторую дверь.

— Ну что мне, бегать за тобой, а? — возмущенный бразилец опять не достал меня, ведь я так же неуловимо «перебежала пятой точкой» на прежнее место.

Пока он бранился, что я, такая-сякая, тяну кота за Фаберже и что веду себя как принцесса из дворца, которая расстроила отца, смышленая я толкнула приоткрытую дверь плечом, выпрыгнула из бэхи и попробовала предпринять попытку максимально отчаянного бегства. Однако в ту же секунду как попробовала, так и рухнула на асфальт мешком — связанными ногами далеко не убежишь. А из-за связанных рук я не имела возможности выставить их перед собой, чтобы смягчить падение.

Так что было больно.

Жмурясь от подступивших слез и сдерживаясь, чтобы не зареветь, ведь было стыдно показывать свою слабость, я оторвала голову от асфальта и сразу увидела в нескольких сантиметров от моих глаз начищенные мужские ботинки «Тимберлэнд» из коричневой кожи.

Какой же он чистюля, этот бразилец, аж до оскомины просто. Я совсем не такая.

— Ну что, дурочка? Набегалась? — присев на кортах, спросил он с издевкой.

— Кажется, я ребро сломала… — проскулила я, скрючившись от боли.

— Ну что могу тебе сказать. Впредь не будешь совершать глупостей. Впредь послушаешься меня.

Не испытывая ни малейшей жалости к моему ребру и ко мне в частности, бразилец неаккуратно поднял меня с земли, взвалил к себе на плечо и понес к Хаммеру.

Я уже и не надеялась, что мне хоть кто-нибудь поможет.

Прохожие, которые наконец появились по улице, делали вид, что слепые и глухие. Никому не было дела до меня. Никто не обратил внимание, что я связана, и что меня