Близнецы и Робин Гуд - Елена Чапаева

—А ты?

Вместо ответа Ольга подпрыгнула, ухватилась за балку. Они пролегали довольно высоко под крышей сарая, на них должен был держаться потолок. Однако его не было, лишь в одном месте лежало два листа фанеры. Вот туда, перепрыгивая с балки на балку, и кинулась Ольга. Легла, затаилась. Услышала, как Игорь лязгает замком... Не очень-то это был приятный звук. Сердце замерло, уж не от страха ли?..

Как же ей отсюда теперь выбираться?

И тут же она сообразила, что очень глупо было прятаться. На самом-то деле она могла спокойно поздороваться с этими... «типчиками» да и убраться восвояси. Но не сообразила! И мальчишка этот глупый тоже не сообразил. Потому что они оба — в душе — знали, что совершают что-то незаконное по отношению к братьям: Ольга про них разнюхивала, Игорь хотел цветмет прикарманить.

Теперь Ольга сидела в тюрьме, куда сама себя и посадила. Дурь несусветная! Но делать нечего. Поудобнее улеглась на балке, проверила, сколь это было возможно, не видно ли ее снизу. Вроде нет.

И невольно рассмеялась. Да при чем тут видно или не видно. С чего она взяла, что братья сразу кинутся в сарай?

Уселась на балке, свесила ноги. Уже собралась было спрыгнуть на земляной пол сарая, чтобы в щели...

К счастью, к великому своему счастью, спрыгнуть она не успела. Потому что услышала, как снова лязгает пудовый замчище, который висел на сарайной двери. И тут Ольга испугалась! Зачем они идут сюда? Неизвестно. Просто, наверное, чуют. Как та баба-яга, которая все по двору своему рыскала: «Что-то русским духом пахнет!»

Она лежала на балке — теперь ни жива, ни мертва. И вот услышала, как они вошли в сарай. Остановились...

Иди сюда!

Голос грубый, неприветливый.

Иди-иди, чего, как неродной? — и потом неприятный такой смех. — Ну? Давай, ври, что тут без нас делал?

Чего-то делал, — отозвался второй голос, еще более грубый и какой-то... пошлый.

Ничего, я не делал, — отозвался Игорь. — Я дома сидел.

Смотри!.. В сарай не ходил?

Не-ет! Как я пойду? У меня и ключа нету!

Сказал с исключительно правдивой интонацией, и Ольга, которая знала, что ключ у него именно есть, искренне удивилась артистическим способностям Жеребцова-младшего.

Смотри...

Сразу вслед за этим она услышала звук удара, вскрик Игоря, и потом жалкий вопрос ноющим голосом:

За что, дядя Серафим?

Если б знал за что, убил бы! — и дальше послышался довольно-таки глупый смех взрослого идиота.

В дом вали, дверь закрой и окна занавесь, которые во двор выходят... — это сказал другой брат, наверное, младший. — Да шучу я, шучу, дурак. Окна можешь не занавешивать. Но если на двор выползешь... Смотри!

Они помолчали, наверное, следя-, как Игорь уходит в дом.

Дверь-то прикрой.

Знаю! А ты доставай.

Да вон, в рюкзаке. Никак узел не распутаю.

Ну, путай, путай...

Все, готово.

Дай-ка сюда... Тяжеленький!

Дальше Ольга услышала какой-то странный звук... Что же это могло быть? Пожалуй, так открывают какую-то тугую дверцу... А может, люк? Она хотела было перекатиться на бок, чтобы посмотреть, что там такое делается. Но при первом же движении фанера, на которой она лежала, так скрипнула, что Ольга тут же замерла.

Ты слыхал? Чего это было?

По-моему, ничего не было. Больно ты, Сима, сумасшедшенький стал!

Потом наступило молчание, которое показалось Ольге бесконечным. На самом деле, конечно, пауза эта проползла быстро, словно напуганная черная кошка ночью, а потом они заговорили снова.

Ну? Понял? Ничего не было! Никто туда не заглядывал. Нитка цела, и бумажка на месте

Ладно, замолкни! Береженого бог бережет. .. давай сюда мешочек, я сам полезу.

Апочемуй-то ты?

Да потому, что я твой старшой. И сам желаю полюбоваться!

Ладно, лезь, потом я. Тоже хочу посмотреть.

После этого довольно- долгое время ничего слышно не было, кроме какого-то сопения. Пожалуй, так сопят обжоры, когда им достается лакомая еда.

Ну, скоро ты, Серафим?

Сейчас!

Ответ этот прозвучал как-то глухо, словно из-под земли...

Из-под земли?!

И, отодвинув осторожность в сторону, Ольга все же перекатилась на самый край фанерного листа. Так что теперь она могла просто свалиться братьям на голову, а уж то, что лист этот прогнулся очень заметно — это сто процентов!

Единственное, он не заскрипел, как в первый раз. Уж почему, неизвестно. Быть может, проявил благородство... Так или иначе, Ольга могла свесить голову.

Она увидела, что младший из братьев стоит над... погребом. А оттуда идет слабый свет — вернее всего, от фонаря.

Ну, сколько там, Сима? — и такое нетерпение послышалось в голосе среднего Жеребцо-ва, что, казалось, это были не слова, а сверла, которые сейчас пробуравят медлившего с ответом Серафима. — Сколько же?!

Да ты будто сам не знаешь... Килограммов шесть уже!

Ой, братуха! Как хорошо-то! Как замечательно! Ведь мы с тобой миллионеры, миллионеры, миллионеры! — и Николай буквально запрыгал на краю погреба.

Не говори так часто «миллионеры», а то получатся «миллиционеры»! — и из ямы донесся самодовольный смешок.

Как же мы все это с тобой вывезем-то, а?.. На доллары будем менять, что ли?

Конечно, надоллары1

Так ведь уж больно стремно это...

Сумеем, ничего. Сейчас, Никола, не про это надо думать! Пусть у тебя душа болит, как нам все оттуда взять!

Ой, холодно очень в это болото лазить. Холодно, братушка!

Ничего, вытерпишь! Зато как заживем-то, а, представляешь?

Тут они захохотали. Старший брат глухо, из-под земли, словно покойник. А младший вторил ему, подхохатывал, словно бес, и при этом он не мог удержаться, топотал ногами. И это было жуткое представление.

Чтоб хотя бы не смотреть на них, Ольга снова аккуратно легла на балку. Но жеребячий жереб-цовский регот легко долетал к ней. Фанера скрипнула под Ольгиными боками, и не раз- Но братья теперь ничего не замечали, словно загипнотизированные.

А может, и правда загипнотизированные?

Они оставались в сарае довольно долго — переговаривались, пересмеивались, перехркживались. И, судя по тому, что говорили они как-то отрывисто, Ольга поняла: братья Жеребцовы радостно толкались плечами.

Потом вдруг Серафим сказал: — Все, Коля, баста! Утри с рыла счастье. Там уже могут видеть, понял?