Жестко и быстро - Владимир Пекальчук

А я сижу и задаюсь другим вопросом: как? Как можно было всю жизнь быть такой счастливой — а потом поминай как звали? Или же другой вариант: как можно было едва ли не с самого рождения дурачить братьев, сестру и отца своим показным, притворным счастьем? Да и… чего ей не хватало? Как можно променять меня и папу на карьеру?

Ответ, многое объясняющий, я получил на одной из тренировок от К’арлинда.

— Понимаешь, у свартальвов немного иначе устроены мозги. Способ мышления другой. Объективные факты и законы природы — первостепенны. Все условности и законы людские — ничто. Шелуха. Вот закон физики — его нарушить нельзя. Хоть тресни — не нарушишь. Не важно, сколько у тебя денег, кто твои родители, где у тебя есть блат — законы природы установлены не людьми и людьми не могут быть преодолены. А законы общества и традиции — пыль. Один принял, другой нарушил. Твоя мать безумно ненавидела Аквилонию с ее идиотскими традициями. Посуди сам: пятый уровень с мастерством, выводящим на шестой, умна, красива, образованна. Способна стереть в порошок всяких там Гастингсов, Джекманов, Орловых, Моллари, Утесовых, Никольских, Розенкранцев, Глушковских и прочих графьев, но почему-то должна делать им реверансы. Вот с хрена ли сильный должен склоняться перед слабым? Почему твоя мать, будучи сильнее подавляющего большинства глав Домов, сама не глава Дома? Но окончательно доконало ее терпение не это. Твоя мать еще смирилась бы с условностями, если бы на ней женился император и она стала императрицей. Но она полукровка. Как будто серая кожа делала ее некрасивой или неполноценной. Политика, понимаешь? Свартальвы, теснящие вас, людишек, с юга и востока — враги, ну разве ж можно императору на полукровке жениться? Уж не знаю, чем думали император и его советники, но Аквилония от такой императрицы только выиграла бы. Вот потому твоя мать и сбежала. Все думают — к своим удрала, по зову крови… Самая большая глупость, какую я в жизни встречал. И вам не понять, что это вы были ей своими. А она удрала вовсе не к своим, а туда, где важны ее способности. Туда, где получила высокое положение сообразно своим способностям, в котором вы, люди, ей отказали. Вот так-то.

Со своими двоюродными братьями, Витусом и Марком, я нашел общий язык быстрее, чем когда мы были детьми. Я обнаружил, что мне совершенно легко и просто держаться с ними на равных. Может, они изменились, повзрослев, или же просто мне в их глазах прибавили веса моя победа на Божьем суде и тот факт, что я действительно был близок к убийству Томаса. В общем, они передо мною не выпендривались, как в детстве, так что на фоне той ненависти, которую внушил мне Томас, мои отношения с Витусом и Марком смело тянули на дружеские.

С Софией слегка не сложилось: она, по большому счету, осталась единственной, кто не простил мне мою наглость в адрес деда. Анна объяснила, что София испытывает к деду глубочайшее уважение и потому на ее дружелюбие можно не надеяться.

Самый тесный контакт у меня наметился как раз с Анной, так как именно с ней я общался чаще всех в доме, на втором месте оказался чертов К’арлинд. Или, может быть, так получилось потому, что Анна проявила ко мне наибольшее участие.

Так или иначе, но неделей спустя именно она позвонила мне по внутреннему телефону насчет образования и учителей. Я как раз закончил полторы тысячи ударов и в полном изнеможении валялся на кровати, когда запиликал телефон на тумбочке.

— Да?

— Реджи, а что ты собираешься делать со школой? Я услыхала, как дед давал распоряжение Николаю — в смысле дворецкому Николаю, а не моему папе, он Николас, на западный манер, — договориться с директором моей школы насчет частных уроков для тебя, чтобы ты догнал пропущенное, а то до выпускных экзаменов — всего три месяца, а первый семестр ты почти полностью пропустил в каталажке. Ты вообще собираешься вернуться в свою школу или, может, в мою?

Я чуть подумал. Допустим, литературу и историю я не сдам, потому что она тут другая. С грамматикой у меня полный порядок, я выучил ее в младших классах. Математика, физика, биология? Так они тут такие же, как и в прошлой жизни. Химию учили только один год, в общих чертах, ее на выпускных экзаменах не будет… Что еще?

— Я не уверен, что это так необходимо, — сказал вслух. — Вот что, можно я почитаю твои учебники, чтобы глянуть, что именно пропустил и что там еще предстоит выучить за последние полгода?

Через два часа я уже знал, что проблем не будет. Мне остается только дотянуть новейшую историю и так называемый курс социальных наук, потому что школьный курс точных наук почти идентичен тому, что я учил в прошлой жизни, притом, что математика и физика тут даются в меньшем объеме, а законы всемирного тяготения в учебнике даже не упоминаются. Оно и понятно, дворянину физика и математика не столь критичны, а гравитацию изучать вообще ни к чему, данные о том, падение с какого этажа смертельно, люди и так вывели статистически, без формул. Зато социальные дисциплины имеют высокое значение. К счастью, такие вещи, как риторика, этикет, литература, поэзия, экономика и бальные танцы, изучаются в средних классах по минимуму, а в старших присутствуют как факультативы и экзамен по ним сдавать не надо.

— В общем, не нужны мне ни учителя, ни школа. Математику я знаю хорошо до самого конца курса, а историю и социалку дотяну сам по твоим учебникам.

— Ты уверен? Судя по твоему досье, которое дедушке дал Петр Николаич, ты в учебе звезд с небес не хватал от середняка до хорошиста.

Я кивнул.

— Не хватал, потому что не считал важным, а не потому, что не мог. Хочешь пари? Возьмем задачи по математике или физике из самого конца учебника и поглядим, кто быстрее решит.

— Так я же их еще не проходила!

— Значит, я решу быстрее, даже если ты способнее меня, потому что тебе вначале прочитать и понять надо, а я давно прочитал и понял.

— Ладно, — согласилась Анна, — тебе видней. Кстати, у тебя проблем с сетью и доступом не возникло? А то ведь все твои вещи, телефон и комп остались в прежнем Доме… Ты вернул себе доступ к школьному сайту, списки друзей там?

— С Лехом Яблонским я уже связался, спасибо. Остальные мне побоку.

— Хм… только один друг?

— Мне письма в каталажку писал только он.

Еще жителям Дома Сабуровых показалось странным, что я за неделю, прошедшую с момента возвращения, ни разу не сходил в храм возблагодарить Всевышнего, хотя, по идее, должен был пылать бесконечной благодарностью.

Это удивление мне высказала опять же Анна.

— А при чем тут храм к моей благодарности? — пожал плечами я. — Господь услыхал меня из пустыни — значит, и мои благодарности тоже слышит везде.

Однако если крестьянин не идет в лес к тэнгу[6]— тэнгу приходит к нему сам. На следующий же день в усадьбу заявились двое монахов в красных одеяниях, и отвертеться от встречи с ними мне не удалось. Правда, суть происходящего оказалась проще, чем я поначалу опасался: они пришли, чтобы выслушать и записать историю моего чудесного спасения, так как церковники уже давно ведут летописи «чудес», включая и заступничество господа за несправедливо обвиненных.