Стеклодув - Елизавета Прибой

с того места, на котором остановились, прямо из этого кабинета.

– Леся! – в своем оцепенении я не заметила, что мне навстречу ехал знакомый грузовичок. Нет, я заметила, но будто бы не поняла этого. Кук со своей кудрявой солнечной шевелюрой высунулся из окна и вгляделся в мое лицо. – Ты что, ревела?

Я громко шмыгнула носом и оглядела его отца, сидящего за рулем, и сестру на заднем сидении.

– Куда это вы? – спросила я, прекрасно понимая, что эта дорога ведет только к одному дому.

– К Яну, хотим его проведать, и я попрощаюсь. К тебе тоже вечером загляну, послезавтра уже отъезд.

– Ян обещал подарить братцу стеклянную модель нашего дома, ты представляешь? Вот такого размера! – Соня тоже высунулась из окна, почти повиснув на дверце, и развела в стороны ладони, показывая размер теннисного шарика. – Чтобы он увез его с собой и всегда помнил о нас! Этот домик будет сиять ярче, чем все остальные фигурки!

– Так, ну перестань, наверняка он не успел его сделать!

Кук усадил сестру на место. Я смотрела на её голубые горящие глаза и в моей голове эхом звучали слова Амелии, смешиваясь с уже привычным голосом, который настойчиво нашептывал, кажется, самое правильное действие в этот момент. Он приводил и приводил аргументы, призывая меня сделать то, что никогда и ни при каких обстоятельствах я не должна была делать. Мной не двигала ни обида, ни чувство мести, ни злость. Мне всего лишь отчаянно хотелось заставить его снова во мне нуждаться, заставить его любым способом взять в руки телефон и набрать мой номер. И я пошла на это. Я рассказала.

10

Тем вечером Кук не пришел, по телефону пообещав зайти на следующий день после обеда. С трех часов дня я шагала от двери к окну, замирала у него и внимательно вглядываясь в дорогу перед домом, затем шагала обратно. Выходила в коридор, прислушивалась, не раздаются ли звуки у входной двери. Предательски молчавший телефон лежал на кровати, и я бросала на него взгляд всякий раз, проходя мимо. Рядом валялась почти пустая пачка сигарет, которую я просто вытащила из сумки матери прямо у неё перед носом, отказавшись дать любые объяснения и самым громким воплем попросив оставить меня в покое. Её сигареты пахли противнее, чем табак Яна, и моя комната насквозь пропиталась удушливым дымом. Мои руки от локтей до запястий были разодраны в кровь нервными почесываниями, а ногти изгрызены почти под корень. Когда электронные часы на тумбочке показали 18:16 раздался звонок в дверь, и я бросилась по лестнице вниз, перепрыгивая через две ступеньки.

– Я привез твой велик, он во дворе. Ты знаешь, что у тебя тут воняет? – Кук выглядел спокойным и веселым, может быть, чуть более сосредоточенным, чем всегда. Он странно смотрел на меня, а я за все эти часы почему-то не подумала о том, как начать разговор.

– У тебя дома никого нет?

– Нет.

– Так это ты накурила?

– Кук, хватит! Рассказывай уже!

Кук закрыл дверь и, сняв кроссовки, молча пошел в кухню. Я вошла следом, и, взобравшись на высокий стул у стойки, смотрела, как Кук наливает себе свежий местный яблочный сок из стеклянной бутылки, закручивает её и садится на стул. Все его действия казались жутко медленными.

– Ну, когда мы приехали, – наконец начал он, – у Яна была Амелия и, вроде, какая-то её подруга. Она работает официанткой в «Спелой вишне», такая, с рыжими волосами. Мелкая с порога помчалась к Яну, рассказала про нашу с тобой встречу и спросила, правда ли, что он управляет эмоциями с помощью своих фигурок.

– И?

– И он сказал, что это правда. Не уверен, что у него был выбор… мне кажется, я даже сам догадывался до чего-то подобного. Амелия сначала начала смеяться, а когда Ян сказал, что она должна была заметить изменения в себе и своей жизни после того, как он подарил ей какую-то розу, кажется, поняла, о чем он говорит. Потом он рассказал, как это работает, примерно так же, как ты, только подробнее. И даже показал на Амелии, – Кук немного помолчал, допивая свой сок. – Это совершенно удивительно.

– И завтра об этом будет знать весь город, – прошептала я.

– Да, если уже не знает. Чуть ли не каждый второй вспоминает, как Ян проделывал с его психикой какие-то чудеса. В какой интересный момент я собрался вас покинуть. Жаль, конечно, – Кук снова немного помолчал. – Все, кстати, кончилось тем, что Амелия обозвала Яна лжецом и чудовищем и убежала. Я точно не понял, но, кажется, они расстались. Некрасивая получилась сцена.

Слова Кука врезались в мое сознание, словно выпущенные смертоносные стрелы. С каждой секундой я отчетливей понимала необратимость и отвратительность своего поступка. Прямо как в день отъезда отца, я словно слышала, что вокруг меня с грохотом трещали и рушились стены привычного мира. Мира, на этот раз разрушенного моими руками.

– Они будут его бояться и ненавидеть. Ян столько лет учился понимать людей, помогать им… нормально с ними общаться. И я перечеркнула все это одним махом. Все начнут шарахаться, и он возненавидит и себя, и эту способность. Ему придется уехать отсюда, бежать от этого кошмара, хотя именно это место… он сказал, что именно здесь его дом, где он хотел бы прожить жизнь…

– Леся, успокойся! У меня в семье, например, считают, что это здорово и совершенно удивительно. И что Ян молодец, раз столько лет использовал такую способность во благо. Люди ко всему привыкают, переварят и это.

Кук перешел к стойке и взобрался на стул напротив меня.

– Слушай, и все-таки, почему ты нам рассказала?

Я смотрела на свои ладони, которые обессиленно лежали на коленях. Кожа на них была светлой, а линии, кажется, очень глубокими. Я пыталась вспомнить хоть один аргумент, который вчера нашептывал мне голос, но у меня не получилось. В голове было предательски тихо и пусто. Я подняла влажное от слез лицо и посмотрела Куку прямо в глаза.

– Я не знаю, – прошептала я, выпустив наружу вместе со словами целую лавину слез. – Мне казалось, если я скажу, все станет как было. Я снова буду единственным человеком, который принимает и любит его, несмотря ни на что. Я просто хотела быть нужным другом, Кук. Почему я опять… все испортила?

Большую часть моей жизни в минуты самого глубокого отчаянья я всегда могла прийти в дом с незапертой дверью, где меня обязательно обнимали и гладили по голове, вселяя веру в лучшее