Западня - Анна Малышева

Наташины координаты у него взяли, но у Михаила сложилось впечатление, что его почти не слушают. Милиционеры переговаривались между собой, вызывали кого-то по рации. Один из прибывших оперативников полез в кусты с видеокамерой. Костер на берегу озера погас — видно, шашлык решили перенести в другое место, а то и вовсе отменили.

Михаил отправился домой. По-прежнему светило вечернее ласковое солнце, но ему было холодно. "Напрасно я так долго на нее смотрел, — ругал он себя. — Господи, что же случилось?! Милиционер говорил — убили ножом.

Он, кажется, поднимал ей свитер… Что же теперь будет с ее матерью? Нет, я не смогу ей сообщить. Не буду, не хочу сообщать такое. Пусть это сделает милиция".

* * *

…В девятом часу вечера в дверь позвонили. Побежала открывать Милена — она опередила мать.

— Спроси — кто! — напомнила ей Алла. Ее всегда пугала манера младшей дочки — открывать кому попало.

Так недолго и до беды..

— Кто? — покладисто спросила Милена. Приникла к «глазку» и тут же испуганно обернулась к матери:

— А там милиция…

«Я знала, — сказала себе женщина, открывая дверь. — Я знала, что это не Ольга. Предчувствовала, кто это… Что она сделала?!»

Она беспрекословно впустила в квартиру следственную группу. Виктор попросил гостей объяснить, в чем дело.

По какому поводу такой визит? Следователь оглядел супругов, поймал на себе взгляд полноватой бледной девочки — та смотрела так, будто он вышел из фильма ужасов. Он отметил про себя фамильное сходство женщины и девочки с убитой в парке девушкой. Да и фото в паспорте совпадало. И все-таки он спросил, здесь ли проживает Ольга Степановна Ватутина.

— Здесь, — ответил мужчина. — Это наша старшая…

Что случилось? Милена, иди к себе.

Девочка вздрогнула, но осталась на месте. Она не сводила глаз со следователя. Сержант тем временем прошел на кухню, было слышно, как он там говорит по рации.

— Она дома? — продолжал следователь.

— Нет, — это заговорила женщина. — Оля ушла сегодня ночью. Не знаю куда. Вы насчет нее? Что… Что случилось?!

У нее начал срываться голос. Тянуть дальше было невозможно. Следователь попросил провести его в комнату.

Ему не хотелось делать сообщение при девочке. Милена хотела пройти за взрослыми, но мать не впустила ее, прикрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Она выслушала следователя, глядя в пол. Когда он замолчал, слегка качнула головой, будто оглушенная. Муж тяжело опустился в кресло, сцепил руки в замок. Оба молчали.

— Вы должны ее опознать. — Следователь посмотрел на часы. — Чем раньше, тем лучше. Мы должны быть твердо уверены, что это она.

— Нет-нет, — быстро ответила Алла.. — Я не могу. Я не поеду.

— Я поеду; — Виктор встал и застегнул молнию на своей спортивной куртке. Он торопился, ему явно не терпелось уйти. Он не сделал попытки утешить жену, даже не подошел к ней. Следователь смотрел на все это и удивлялся: "Ведут себя так, будто ожидали чего-то такого… А может, ожидали?

Что там этот журналист говорил про розыск?"

Он отправил Виктора с сержантом и остался наедине с Аллой. Милена больше не показывалась на глаза. Она спряталась у себя в комнате, и оттуда не доносилось ни звука.

— Во сколько ушла ваша дочь? Как вы сказали — среди ночи?

Алла подняла измученные, покрасневшие глаза:

— Этой ночью. В половине четвертого.

— Во что была одета — можете вспомнить? Или не видели?

— Если бы я ее видела — не дала бы уйти. Она надела зеленый свитер и джинсы.

Теперь сомнений не оставалось — одежда тоже совпадала. Но следователь не стал этого говорить. Он попросил рассказать, что это была за история с исчезновением девушки. Это было совсем недавно, как он понял.

Алла послушно рассказывала, только изредка запиналась, припоминая какие-то детали. Рассказала обо всем — сейчас ей и в голову не приходило что-то замалчивать.

Поведала о театре, который ее дочь не посещала. О том, что Ольга шантажировала отчима, чтобы тот ее не выдал.

О велосипеде, который нашел в парке один журналист — очень участливый, сердечный человек… Он тоже помогал искать Ольгу, пока она сама не объявилась.

— Я о нем, кажется, уже слышал, — заметил следователь. — Вот у меня тут записано. Тарасов Михаил Юрьевич, он?

Женщина достала из сумки помятую визитную карточку и подтвердила — он самый.

— Только он здесь при чем? — недоверчиво спросила она.

Узнав, что Михаил первым опознал тело ее дочери, случайно оказавшись поблизости, она замкнулась, ушла в себя. Говорила через силу, очень тихо, так что следователь попросил ее повысить голос — ради диктофона, тот просто не возьмет такой шепот.

— Вы, значит, подали в розыск, а дочь тут же вернулась? Где же она была?

Алла пожала плечами:

— Не знаю. Я пыталась выяснить… Она врала. Я даже ударила ее за это. Но у меня не было сил слушать это вранье. Я уверена — она была где-то в Москве. Судя по одежде — в подворотнях не спала. Могла бы хоть позвонить…

Он не останавливал ее, предоставив женщине изливать душу. Она говорила запальчиво, перескакивая с одной темы на другую. Это была своего рода истерика, только без слез, без криков.

— Отец ее спросил — почему велосипед был в парке? Она ему говорит — украли мальчишки. Глупости, зачем же его выбросили? Я спрашивала — почему же она не дала о себе знать? Ни разу за целую неделю! Говорит — заблудилась в лесу с подружками… И где эти подружки? Хоть бы одну показала! Тошно слушать… Нет, правды от нее не добьешься… Она секретничала только с сестрой. Да, сестра — это Милена. Ей четырнадцать лет. Да, они у меня сводные. У них разные отцы. О, боже….

Она вдруг сжала кулаки, уставилась в одну точку.

— Надо как-то сказать Степану, моему первому… Я не знаю, как ему такое сказать. Он совсем сопьется, когда узнает. А мама?!

Алла вжалась в спинку кресла. Вид у нее был обморочный, горло содрогалось от проглоченных рыданий. Следователь отправился на кухню за водой.

— Может, это была не она? — с какой-то безумной надеждой спросила Алла, опустошив стакан. — Вы почему так уверены, что это моя дочь? Потому что Михаил ее опознал?

— Ну и потому что паспорт был при ней. По фотографии.

— Ах, да, паспорт, — прошептала она. — Я все забываю, что у нее давно был паспорт. Все считала ее маленькой. Знаете, это ужасно трудно — переключиться, когда ребенок взрослеет. Я все пыталась… Даже думала в последние дни, когда Оля вернулась, не буду ей мешать.

Пусть гуляет. Ей девятнадцать лет. Потом одумается. Выйдет замуж. Господи! — Она сорвалась на крик, — Да кто же ее убил, зачем?!